было колоть двоих – Николая Антоновича Спицына и старуху Кольцову, ту в вену.
Вера приехала с занятий из Вознесенского, поела наскоро, переоделась, положила блестящую коробку со шприцами в хозяйственную сумку и поспешила к больным. Прежде она зашла к Спицыным. Спицыны жили в достатке, Николай Антонович, отставной военный, получал хорошую пенсию, дочь его кончила институт и вышла замуж за однокурсника, дом их был обставлен как московская квартира. Николай Антонович говорил громко, шутил и то и дело спрашивал Веру, не кажется ли он ей похожим на Моргунова из «Кавказской пленницы», когда тому делают укол. Он был с ней приветлив, в праздники дарил шоколадные конфеты и плитки «Аленки». Улыбалась Вере и жена Спицына – Нина Викторовна, женщина цветущая и энергичная. Вере приятно было приходить к Спицыным, ей нравилась их внучка Леночка. Иногда, правда, ее коробили и смущали на секунду шутки Николая Антоновича – наедине с ней он позволял себе двусмысленные и соленые выражения, – но, в конце концов, они ее не обижали. Бог с ним, старик все же.
Вера подошла к калитке Спицыных, позвонила. Вышла Нина Викторовна, приструнила овчарку Принцессу, открыла калитку. Нина Викторовна кивнула Вере холодно, постояла молча, словно желая сказать ей что-то, но ничего не сказала, а повернулась и пошла в дом. На кухне Вера зажгла газ, поставила на плиту ванночку со шприцами, села на табуретку, достала из сумки сорванное со штрейфлинга яблоко. «Вера! Здравствуй!» – услышала она, обернулась. Леночка появилась на кухне. Леночке шел тринадцатый год, она была бледненькой, тонконогой. Вера жалела ее, разговаривала как с приятельницей, и Леночка привязалась к ней, смотрела на нее чуть ли не влюбленными глазами. Теперь Вера, удивленная холодным приемом Нины Викторовны, обрадовалась девочке. Но не успели они перемолвиться словом, как вошла Нина Викторовна и сказала резко: «Лена, что ты здесь вертишься? Иди сейчас же к себе. Мы уже, кажется, с тобой все обговорили». Леночка взглянула расстроенно и виновато в Верину сторону и, помявшись, ушла из кухни. Николай Антонович в пижаме, коричневой, горошком, лежал на диване, против обыкновения, встретил Веру молча, не шумел и не острил, сказал лишь: «Спасибо». – «Пожалуйста, – кивнула Вера. – Завтра приду в это же время». В прихожей ее ждала Нина Викторовна, Вера хотела пройти мимо нее, однако остановилась. Нина Викторовна сказала:
– Вера, ты на нас не обижайся, но... видишь ли... тебе, наверное, далеко ходить к нам и неудобно... Поэтому мы договорились с Неведомской, она будет теперь делать уколы Николаю Антоновичу...
– Почему же мне далеко ходить? – растерялась Вера.
Тут дверь в столовую открылась и Николай Антонович возник на пороге. Был он в смущении и неловко, под мышкой, держал большую коробку московских конфет. Нина Викторовна тут же подскочила к нему и вытолкала мужа в комнату.
– Коля, Коля, что ты, что ты! Тебе лежать надо! Потом... потом... Тебе нельзя волноваться!
– Вы мне не доверяете, что ли? – спросила Вера. – Я колю лучше Неведомской, она вам может подтвердить.
– Нет, Вера, пойми, не в этом дело, – сказала Нина Викторовна сердито: неуместное появление мужа, видно, разозлило ее, хотя и теперь она старалась быть вежливой и как бы просительницей.
– А в чем?
– Ну, ты должна понять это сама...
– Я не понимаю, что вы имеете в виду.
– Мне не хотелось бы напоминать тебе об этом... Но о тебе говорят, сама знаешь что... А у нас растет девочка. И совсем не нужно, чтобы она... Даже если и весь дым без огня.
– Ах вот оно что! – вспыхнула Вера.
– Мы понимаем, что ты теряешь больного и, следовательно, имеешь материальный ущерб, и поэтому мы платим тебе за сделанные уколы и за несделанные. И вот еще три рубля сверх того. Вот возьми.
– Да подавитесь вы своими деньгами! – Вера резко отвела протянутую ей руку с синими бумажками, чуть ли не оттолкнула при этом самое Нину Викторовну. – Теряю! Побольше бы мне таких потерь! Я, что ли, к вам напросилась? Ноги моей больше в вашем доме не будет!
Нина Викторовна смотрела на нее гордо и с чувством превосходства, маленькие ноздри ее сузились, а губы выгнулись в презрительной усмешке. Видимо, она долго готовилась к этому разговору, страдая по своей деликатности, наверное, он казался ей тяжелым и некрасивым, но теперь грубые Верины выкрики как бы укрепили ее в необходимости этого разговора и дали Нине Викторовне доводы для оправданий перед самою собой. Она заговорила тихо, всем своим видом давая понять, что она не опустится до базарной брани, как бы ее ни принуждали к этому, но за сдержанностью ее Вера почуяла злобу:
– Ты еще на меня кричишь! Ты! Да ты после того, что натворила, глаза бы от людей прятала! Где совесть-то твоя?.. Я счастлива, что ты у нас больше не появишься – и Леночке не испортишь жизнь дурным, и Колю перестанешь тревожить своей наглостью! А он купил тебе еще коробку конфет! Ты хоть знаешь, как тебя зовут в поселке?!
– Вот что-нибудь у вас случится, – сказала Вера тоже тихо, – прибежите ко мне, будете меня просить, а я не пойду.
«Бог ты мой, что это она? – думала Вера уже на улице. – К Николаю Антоновичу, что ли, приревновала? И он-то хорош!.. Нет, это все из-за того, из-за того, из-за того... Камень, что ли, запустить в их окно? Чтобы стекла зазвенели! Оно и стоит того...»
Потом, выпустив поднятый было с земли камень, она шла по улице и никак не могла утишить свое возмущение. Ей казалось, что весь поселок Никольское, в полном сборе, видел и слышал этот разговор, стоял тихонечко в отдалении, в тридцати шагах, и все слышал. Вот уж от кого она не ожидала подобной сцены! Нина Викторовна, воспитанная женщина, и так все повернула. Вера и сейчас видела брезгливо протянутую ей маленькую руку с аккуратно сложенными деньгами, и воспоминание о них особенно злило Веру. Ради денег, что ли, она неслась, и не раз, по поселку со шприцами и медикаментами, когда к ней прибегали в несчастье и просили о помощи! Спасала мальчишку Егорычевых, когда тот, наглотавшись триаксозина, был почти при смерти, отхаживала старушку Вьюнкову – так что, она о деньгах, что ли, думала тогда? Она в те минуты свои отдала бы, лишь бы не случилось беды! А как было с самим Николаем Антоновичем? Неужели Спицыны забыли об этом?
Полгода назад зять Спицыных, вернувшись из командировки с Севера, привез спирту. Николай Антонович выпил крепко, по старой привычке, и с ним случился приступ. Дочка его, Леночкина мать, в слезах ночью прибежала тогда именно к ней, Вере. Николай Антонович лежал без сознания, посиневший, и, если бы Вера не сделала ему укол кордиамина, спасти его уже не смогли бы – попробуй доберись до больницы. Часа четыре сидела она тогда с Николаем Антоновичем, массировала ему грудную клетку, давала таблетки и все-таки привела его в чувство. Какие только слова не говорили ей Спицыны! А она им отвечала, стараясь быть небрежной: «Да что вы! Я же медик».
«А ведь об отказе она объявила мне после укола! – подумала вдруг Вера. – Раньше-то побоялась! Словно я ее Николая Антоновича могла отравить от обиды... Вот люди! Какого же они обо мне мнения?» Тут Вера вспомнила, что Нина Викторовна дальняя родственница матери Чистякова, и сказала самой себе: «Ну вот. Все к одному».
Кольцова жила через две улицы. Вера шла к ней и все еще возмущалась Спицыными, все еще грозила им в мыслях, а потом подумала: «Вдруг и эта выгонит?»
Кольцова была старухой безобидной и тихой, плохо видела и угощала Веру чайным грибом. В банку для вкуса она клала сушеные лимонные корки, чем особенно гордилась. К Кольцовой Вера пришла хмурая, готовая к неприятностям, однако Кольцова встретила ее хорошо. Когда Вера поднесла шприц к сухонькой коричневой руке, он заплясал в ее пальцах. «Господи, никогда такого со мной не было, – расстроилась Вера. – Я и в вену-то не попаду...» Она отвела шприц. «Что ты?» – спросила Кольцова. «Да так, нездоровится...» Однако она все же собралась и поймала вену. Поговорили по привычке со старухой о пустяках, а Веру все тянуло спросить об одном, да спрашивать было противно. И все же она не выдержала, сказала:
– Как же вы, бабушка, в дом-то свой меня пускаете?
– Что ты вдруг?
– Разве не слыхали, что говорят-то обо мне?
– Почему же, слыхала. Да ведь я знаю тебя.
Вера успокоилась было, выйдя от Кольцовой, но ненадолго. В больнице в Вознесенском, куда она вернулась к двум, Вера подумала вдруг: «А может, Кольцова не гонит меня потому, что Неведомская и
