по нему, но не удержался и вцепился в камень руками. Полз по голове слона на карачках. Николай шел рядом как по паркету, следил за Букварем словно за ребенком, начинающим ходить.
Букварь пытался повторять приемы «столбистов», которые показывал Николай, и злился на свою бездарность.
— Ты способный, — сказал Николай.
Букварь не понял, пошутил гот или сказал серьезно. Единственно, что у него получалось, — это спускаться по слоновьей спине на ягодицах. Он съезжал лихо, с криком, и собственный опыт подсказывал ему, зачем посажены на брюках Николая красные суконные тузы.
Они спрыгнули со спящего слона и стали осматривать скалиный выводок. Николай что-то искал. Минуты через две он остановился у двух камней-близнецов, торчащих вплотную друг к другу. Камни были похожи на пятиметровые клыки невиданного зубастого зверя.
Николай встал между клыками. Руками уперся в правый клык, ногами — в левый. Вытянулся, как бревно. Быстро-быстро перебирая ногами и руками, ловкой обезьяной поднялся к острым резцам клыков, Принял вертикальное положение, уперся суконными тузами локтей и колен в желто-коричневые стойки расщелины и пролетел вниз, камнем, с шумом, словно упал.
— Как это ты!.. — испуганно и восхищенно выдохнул Букварь.
— В Красноярске на «Перьях» так летят вниз десятки метров. Ну, давай, пробуй.
Букварь ощутил ладонями шершавость камня, ноги его подпирали левый клык. Он начал переставлять ноги и руки, но ноги тут же сорвались, и Букварь сполз в каменное седло.
— Что ты жадничаешь! — засмеялся Николай. — Опять только носок. Ставь ступню. Полной ступней только и можно ходить. Самое главное — чувствовать себя уверенно.
— Я вообще человек, неуверенно ступающий по жизни, — философски заявил Букварь. — Вот когда кто-нибудь смеется рядом, мне всегда кажется, что смеются надо мной...
— Сразу это, естественно, не получается...
— ...и, наверное, всегда я ставлю только носок...
— Ты полезешь?
— Полезу, — не очень убежденно сказал Букварь. Николай, наверное, был уже хорошо знаком с этим столбом: он шел быстро, не глядя на скалу, и наматывал кушак на пояс.
— Вот здесь ход.
Николай подтянулся легко и оказался на каменном карнизе. Став на колено, он подал Букварю руку, и Букварь, напрягшись, поболтав в воздухе ногами, забрался на карниз. Шли карнизом. Карниз не спеша поднимался вверх, узкий, как подоконник. Иногда над ним нависали добродушные овальные выпуклости скалы, и идти приходилось медленно, прижавшись спиной к камню, распластав по желто-коричневой стене руки, гладить камень ладонями. Николай шел спокойно, впереди внизу Букварь видел его потертые синие тапочки, шагавшие не спеша.
— Катыши, — пояснил Николай, — это кругляши... Прошли катыши, идти стало посвободнее. Узкий карниз уткнулся в камень и пропал. Николай покачал головой, посмотрел вверх. Над ним была плоская, равнодушная стена со старческими резкими черточками каменных морщинок. Букварь тоже посмотрел наверх, а потом на тупик и подумал: «Ну вот и все. Придется спускаться». Понял вдруг, что эта мысль его не расстроила.
— Черточки эти, — сказал Николай, — называются карманами. В них можно ставить носки ног. Они удержат и пальцы твоих рук. Только учти: скалы не любят пижонов. Все время ты должен быть сцеплен с тремя точками камня. Нога и две руки. Две руки и нога. Понял?
— Ага, — забормотал Букварь, — три точки... Прошли еще катыши и еще, снова гладили ладонями холодноватый камень. На маленькой площадке они остановились на секунду Смотреть вниз было страшно. Гладкая, словно полированная, стена стометровым обрывом уходила вниз. Где-то внизу терлись о камень колючими ветвями игрушечные сосны и кедры.
— Смотри... Замечай...
Николай уже ползет по стене. Движения Николая красивы и расчетливы, ими стоит любоваться. Каждый метр взятой стены — это красота человеческого тела, сила и смелость. «Это Николай», — думает Букварь.
— Все карманы заметил? — Николай стоит над стометровым срезом скалы, обняв худенький ствол сосны, выросшей в расщелине.
— Все, — уверенно говорит Букварь. Не хочется ему выглядеть перед таким человеком недотепой, не хочется признаться, что, залюбовавшись Николаем, проглядел он все карманы.
Букварь обнимает стену В редкие, крошечные морщинки скалы вцепились его пальцы. Кончики пальцев. Морщинки держат их неохотно, ненадежно, пытаются выскользнуть, вырваться, сбросить его вниз. Три точки... И снова три точки. Дальше куда? А дальше куда? Лоб скалы помолодел, растянул морщины, стал надменным, холодным.
— Так, — говорит сверху голос Николая. Он похож на голос диктора, каждый раз по утрам советующего переходить к водным процедурам. — Подтяни правую ногу... Так... Некуда поставить?.. Ничего... Есть же три точки...
Три точки есть... Голос диктора говорит издалека. Может быть, из Москвы... «Теперь левую... Держись на руках...» На руках? На пальцах. На кончиках пальцев... «Правая рука у тебя крепко? Хорошо. Вытягивай левую. До предела... Ищи чуть-чуть левее. Нашел?» Нашел. Жадно схватился пальцами. Этот карман для грошей. Крошечная зазубринка. Как порез на коже. Выбита камнем. Почему камнем? Может быть, молотком. Или нет. Это туча ударилась. Ночью. Сдуру Спьяну
Только четыре пальца в кармане. Большой трется о скалу. Ногти скребут камень. Надо было их обрезать. Надо было... «Теперь освобождай правую руку и до предела влево, вбок вытягивай левую ногу... До предела...» Носок осторожно скользит по коричневой, дубленой коже скалы, ищет, ищет, тело напряглось, холодная капля бежит мимо глаза, по щеке. Дождь?.. Нет... Пот... Пот... Холодная капелька пота... Это запотел камень... Нога вытянута до предела... Словно он делает гимнастическое упражнение... Вот он, карман... Вот он...
— А-а-а-а!
Чей это крик? Его или Николая? Его или Николая? Карман... Нет кармана. Нога уперлась просто в стену и сорвалась вниз. Только четыре пальца держат его. Четыре пальца... Большой трет скалу... Ногти скребут камень... Если бы он их остриг... Пальцы устают... Пальцы устали... В двух метрах над ним: узловатый, скрюченный корень сосны... Кто это? Николай... Машет руками, губы дрожат... Переходите к водным процедурам...
Пальцы слабнут... Сколько ему лететь?.. Зеленая шкура под ним... Почему они такие маленькие, сосны?.. При чем тут сосны?.. До узловатого, скрюченного, доброго корня два метра... Двести. Два километра... Кто его болтает над зеленой шкурой? Ветер... «...Вправо». Заговорил репродуктор? «...Старое место». Правая рука вправо... Ничего нет... Вниз! Ага. Вот искривленный от издевки рот скалы. Сколько таких ртов?.. Держит правая... Правая нога встала. Встала! Земля. «...Расщелина...» Справа тонкая ниточка расщелины. Она подымается к корню. Цепляясь за нее, вгрызаясь в нее, он ползет, как во сне, как лунатик... Жить! Жить! Мягкая шелуха под рукой.
— Давай, давай! — Рывком Николай вытягивает его на каменный балкон.
Кривая, толстостволая сосна устроилась на балконе. Зачем она здесь? Зачем?! Руки Букваря обхватывают короткий толстый ствол быстро, судорожно, словно не веря в реальность этой кривой сосны. Букварь стоит, обняв ствол со сползающей змеиной шкурой, знает, что, кроме этой сосны, ничего уже не будет и он всегда будет стоять здесь, станет камнем, но не сдвинется с места. Потому что некуда сдвинуться.
Николай сидит на камне, молчит, курит, дышит тяжело и быстро. Испугался?
И только теперь приходит чувство страха. Жуткое, тягучее, холодящее чувство, не успевшее прийти к нему за те несколько ставших десятилетиями секунд, когда он висел над тайгой.
Могло уже ничего не быть. Ни этой сосны, ни зеленой шкуры внизу, ни скалы. И Николая тоже не было бы. Ничего. Чернота. И черноты тоже не было бы. Просто ничего.
Земля болтается в этом бесконечном мире пылинкой, крошечной, как атом. Если отлететь от нее на тысячи километров, она будет тащиться внизу голубым глобусом. Шариком, на котором миллиарды существ
