– Далее. Обед у мадам Дорис еще не стерся из памяти? По всем статьям получался он для вас самым последним.
– Эва! – сказал Сопов. – А рвотное? А зонд, коим вы меня истязали? Полно скромничать, доктор. Вы сами меня от отравы спасли.
Дохтуров покачал головой:
– Боюсь, мои манипуляции имели лишь вспомогательное значение. Дело, Клавдий Симеонович, в вас. Точнее, в том заряде жизненной силы, который вы получили.
– Это что ж за заряд?
– Точно пока не скажу. Но в том, что он имел место, – не сомневаюсь. Ну подумайте сами, сколько вам выпало: пожар, роковой обед в доме терпимости, баталия на Сунгари. А еще – многотрудное путешествие по тайге, да не простое, с приключениями. Из которых вы вернулись не только без потерь для здоровья, а, пожалуй что, даже прибавили. Поглядите на себя при случае в зеркало – вам можно дать сорок пять, самое большее.
– Что верно, то верно, – вдруг вмешался Агранцев. – И то смотрю: будто помолодел наш негоциант.
Павел Романович повернулся к нему:
– Ну, вам-то завидовать грех. Вы у нас будто Феникс. Точнее сказать – Лазарь. Только, в отличие от библейского Лазаря, воскресали вы дважды. Первый раз – на хуторе. Можете мне поверить, тот удар прикладом в лицо для большинства б оказался фатальным. Однако вы уцелели. Мало того, сумели поправиться за фантастически короткое время! Я уже тогда не знал что и думать по этому поводу.
– Вы не были на войне, доктор, – сказал ротмистр. – Там случаются еще более невероятные вещи. Впрочем, продолжайте. Это занятно.
– Занятно? – переспросил Павел Романович. – И только? Клянусь, мне это нравится! Но позвольте спросить: а вы помните пулю, которую получили в живот?
И вот тут Дохтурова поджидал сюрприз: оказалось, что штаб-ротмистр этого факта совершенно не помнил. По всему, горячечный жар вызвал частичную афазию, которая затронула события самого последнего ряда. Иными словами: то, что произошло после вояжа на бронепоезде, у Агранцева начисто стерлось из памяти. В том числе и выстрел в упор – вне всяких сомнений, смертельный. По этой причине эффект от сказанного получился не тот.
Но вот госпожа Дроздова ничего не забыла.
– Владимир Петрович, ведь вы совсем умирали, – сказала она. – Мы когда в погреб спускались, думали…
– Вот как? – мрачно спросил Агранцев. – Тогда понятно, отчего все так на меня посмотрели. – Он нахмурился. – Постойте. Вы хотите сказать, что я получил пулю в упор?
Павел Романович кивнул.
– Тогда где же она? Я ничего не чувствую.
– Возможно, закапсулировалась, – сказал Дохтуров. – А возможно, ее вообще нет. Я, правда, с такими случаями ранее не встречался.
– Доктор, – попросил Клавдий Симеонович, – вы подождите про случаи. Вы мне вот что скажите: у вас в самом деле появилось это лекарство? Наподобие живой и мертвой воды?
Павел Романович молча кивнул.
Вновь повисла короткая пауза, потом госпожа Дроздова приглушенно вскрикнула. То ли радостно, то ли с испуга – неясно.
– Вздор, – сказал ротмистр.
– А я верю, – заявил Клавдий Симеонович. – Я себя теперь знаете как чувствую? О-го-го! Какой там сорок пять! Поднимай выше – вдвое годов сбросил. Внутри все, прямо сказать, поет и играет. И аппетит, какого давно не бывало. Цельного барана б умял. И мысли фривольные насчет слабого пола… Прошу прощения, барышня.
– Прекрасно, – сказал ротмистр. – В таком случае не дозволите взглянуть на это чудо-лекарство? Какое оно? И вообще, что вы с ним собираетесь делать?
– Что делать? – крикнул Сопов. – Хорошенький вопросец! Да с этаким средством вся вселенная, можно сказать, у ног. Что власть, что богатство? Флер один, наваждение! Сегодня есть, а завтра? Кому они нужны, без здоровьица? Мишура. Я вам так скажу: за этакое дело все сокровища света можно отдать. Тот, кто им владеет, – властелин мира.
– Любопытно… – пробормотал Агранцев. – И кто ж им владеет в действительности?
Павел Романович подумал, что ротмистр, как человек военный, сразу же уловил главное.
– Должен вас несколько огорчить, – сказал он. – Панацеи у меня нет.
Тут произошло то, что в театральных пьесах принято называть немой сценой.
– Шутите? – Клавдий Симеонович покраснел.
Ротмистр засмеялся.
– Так я и думал, – сказал он. – Комедия. Однако за такое веселье, доктор, у нас в полку запросто могли застрелить у барьера. Или же так, попросту…
Павел Романович и сам понимал, что получилось неловко. Но куда деваться? Одному такую жар-птицу не удержать. Разыщут, а после убьют. И остальных тоже, если станут действовать поодиночке. Их единственный шанс – оставаться всем вместе. Но для этого господ Сопова и Агранцева надобно убедить. А это непросто – титулярный советник уже волком глядит. И ротмистру слов недостаточно, даже самых что ни есть убедительных. Но как объяснить, что средство существует реально, и надобно только вычленить ключевой фактор?
– Вы неправильно меня поняли, – сказал Дохтуров. – Панацеи нет у меня. Но она есть у нас всех. Надобно только понять, что она собой представляет. Я жду от вас помощи.
– Тут я не помощник, университет не оканчивал, – буркнул Сопов. – Если вам непонятно, так мне и тем более. Только вы что-то темните…
– Подождите, – оборвал его ротмистр. – Вы, доктор, на какую помощь рассчитываете?
– Надо восстановить в памяти все, что происходило с каждым после пожара. Основное внимание – на детали. В чем-то они непременно сойдутся. И тогда…
– Что – тогда? – жарко спросила Дроздова, не сводившая с доктора глаз.
– Поймем, в чем состоит панацея.
(Надо добавить, что множественный род был употреблен Павлом Романовичем с некоторой долей лукавства. Перечесть элементы, из коих мог составится лауданум, следовало всем, однако создать заключение из этого списка мог только Дохтуров. Впрочем, думается, то лукавство было вполне извинительным.)
– Согласен, – сказал Агранцев. – Отчего б не попробовать? Все равно не намечается немедленных дел. Разве не так?
Дохтуров хотел было сказать об атамане Семине, обещавшем найти пилота. И о том, что нужно как-то пробиваться в Харбин. Но все-таки промолчал.
Они уселись в кружок и принялись совещаться. Китаец – хозяин фанзы – со своею женой наблюдали за ними, примостившись на корточках возле порога. Они не могли понять, о чем могут так жарко спорить трое мужчин и одна женщина.
Однако совместное мозговое усердие пропало втуне. Думали-думали, да только ровным счетом ничего определить не смогли. Хотя, что же в том удивительного? Задачка-то была составлена, прямо сказать, довольно невнятно. И Агранцев, и Сопов весьма приблизительно представляли себе, что от них требуется. О чем вспоминать? Какие такие детали?
Да и времени, вопреки словам ротмистра, оставалось не так уж и много. Это все сознавали: из Цицикара требовалось убираться, покуда обстановка не переменилась. Ведь атаман того и гляди покинет сей населенный пункт, и тогда никто не поручится за будущность ни мирного населения, ни вооруженных гостей.
Меж тем, вспоминая, Владимир Петрович и Клавдий Симеонович постоянно сбивались на малозначительные подробности личного свойства, для затеянного доктором эксперимента совсем не пригодные. Да еще все время перебивали друг друга (Анна Николаевна, если честно сказать, тоже лила воду на мельницу общей неразберихи – то и дело вклинивалась с собственными комментариями, которые к
