Переговорив со следователем, Грач убедил его, что размещать Евгению Адамовну Черняеву (так значилось в ее паспорте, который еще предстояло проверить) в съезжей части или, того хуже, в городской тюрьме – дело не только напрасное, но даже и вредное. Потому как подобного рода особы – существа нервические; очутившись в арестантской среде, запросто могут и руки на себя наложить. А того хуже – научатся от товарок, как со следствием дела вести. Станут в позу – и что тогда делать? А вот ежели разместить на секретной квартирке, да с удобствами, чтоб в привычной обстановочке, и подойти с психологией – тогда куда проще клубочек-то размотать.
В общем, поселил Грач свою подопечную (так про себя ее называл) не на служебной квартире – потому что по нынешним временам это была роскошь, – а в съемном домике на самом берегу Сунгари, в пригороде. Собственно, и не в съемном, а находящемся во временном пользовании. Домик (очень симпатичный: синие стены, белый карниз, сад по-над берегом, и соловьи поют почти до июля) принадлежал отставному чиновнику из полицейского же департамента, который когда-то был Грача старшим товарищем. Выйдя на пенсию, чиновник тот овдовел, стал неряшлив и как-то враз опустился. Единственно, что поддерживало его физически, – городская больница, куда он дважды в году ложился для поправки здоровья (на казенный, разумеется, кошт).
Домик Грачу очень нравился. Он был бы не против его купить. Но хозяин соглашался расстаться с домиком, лишь когда ему уже нельзя будет проживать далее одному. (И за изрядную сумму, подлец!) Правда, Грач как-то поинтересовался приватным порядком у доктора – выходило, что для домика смена хозяина вовсе не за горами.
Вот здесь-то у них и сладилось.
Да и как бы иначе? Хотя служебные горки – крутые, и для здоровья полицейская работа не слишком пользительна, но по мужской части Грач еще был хоть куда. Существовал бобылем, но отнюдь не монахом. В разумных, конечно, пределах. Пассий выбирал со тщанием, разборчиво. Чтоб с удовольствием, однако ж не обременительно.
Евгения Адамовна ему сразу понравилась. Рыженькая (как раз по вкусу), миниатюрная, похожая на мальчишку. (Ведь как умудрилась роль сыграть в поезде – тот дурак-поручик и не заподозрил подвоха.) Говорит с хрипотцой, а как
Да и почему б ему не быть, авансу-то? Кто в чьей власти находится?
Поначалу, правда, госпожа Черняева вздумала покапризничать. В домике самовар был приготовлен – попили чаю, поговорили вежливо. Грач был обходителен и даже галантен – в меру возможности. И оттого подопечная сперва впала в ошибку. Развела цирлих-манирлих – и стражники-то ей нагрубили, и влиятельным родственникам-то она непременно нажалуется, так как налицо произвол и ошибка. А когда Грач, пропустив мимо ушей эту словесную чепуху, подсел к ней поближе, с
Это она, конечно, напрасно. И сама в тот же момент поняла.
– Вот как? – Грач механически потер лоб рукою. Он больше не улыбался и совсем не был галантен.
– Ты что ж, думаешь, я тебя тут взглядом обожать собираюсь? – спросил он. – Напрасно. Ты не святая Цицилия. Ты – пойманная с поличным преступница. Особо опасная. И сюда я тебя привез, потому что думал, что ты разум имеешь. А коли нет, так будешь сидеть в остроге. И не в своем столичном наряде, а в арестантском платье. В общей камере. Среди смраду и грязи. Среди гулящих баб, маклачек и мужеубийц. Вот самая по тебе компания. Днем они тебя изобьют. А ночью… Знаешь, что будет там с тобой ночью?
И рассказал, с подробностями.
Тут с Евгенией Адамовной, натурально, приключилась истерика. Пришлось даже стражника с ведром воды вызвать. Потом, успокоившись, курьерша сказала, что есть у нее вопрос.
Грач дозволил. Интересуется – это хорошо, это уже шаг в правильном направлении.
И вот что получилось.
– Вы в каком чине? – спросила тогда Черняева.
– Надворный советник.
– Ах, надворный! А с шашкой управляться умеете?
– Приходилось, – ответил Грач. – Только к чему?
– А к тому. Вас, за ваше надо мной надругательство, непременно разжалуют. Быть вам точно городовым. Будете с шашкой ходить и полтинники брать с обывателей на престольные праздники.
Это Грачу даже понравилось. Оказывается, мадам Черняева – та еще штучка. Ну что ж, так интересней. Он пересел с бархатного диванчика обратно за стол и с этой позиции с любопытством посмотрел на задержанную.
Сказал:
– Не пугай. Я об отставке и сам часто мечтаю. Чем плохо – выйду вечерком с удочкой, ноги обмакну в воду, закину снасть. Красота! И никаких злодеяний, никаких душегубств. Смотреть буду на закатное солнце и радоваться.
Он сделал паузу, но Черняева ничего не сказала, только глазом сверкнула.
– Да ведь незадача выходит: я-то еще смогу солнышком любоваться, а у тебя вот, может, этот закат – последний. – Он покачал головой.
– Вот глупости!
– Нет, не глупости. Мне твой связник все рассказал, всю твою подноготную. И где ты свой товар берешь, и с кем знаешься, и направляешься куда – тоже.
– Ложь!
– Зовут его Владимир Агранцев, он кавалерийский офицер, – продолжал Грач, будто не слыша. – Описать? Фотографической карточки жаль нет, на службе оставил. Так вот: роста среднего, строен, брюнет, глаза карие, чуть навыкате. Ухватистый, быстрый. Ходит в мундире, хотя без ремней. Возишь ты ему свой товарец из Петрограда, а попадает он туда из Туркестана либо из Персии. Правильно? Ну, что молчишь?
Евгения смотрела на него во все глаза – но уже без вызова, скорей озадаченно.
– Не понимаешь, – кивнул Грач. – А на самом деле-то все куда как просто. Арестован твой офицер. Уже и показания дал. Признательные. Через то на тебя вышли. Что, удивляешься? Думала, будет он в джентльменство играть, даму свою выгораживать? А он вот рассудил иначе. Я тебе помочь хотел, так повернуть дело, будто он главный организатор, а ты действовала по принуждению. Ведь принуждал же? Наверняка принуждал! Но, коли молчать вздумала, вся вина на тебе.
– Я вовсе не его дама… – прошептала Евгения.
Тут и настал тот самый момент, когда у Грача дело на лад пошло. Он, конечно, несколько блефовал. И внешность, и повадки неведомого офицера он знать наверно не мог, срисовал из собственного воображения, действуя по интуиции. Немного использовал, что говорила в свое время об Агранцеве мадам Дорис. И ведь сработало! Вот, господа, это и называется – опыт.
…Когда все закончилось, и снова уселись чаевничать, Женя свою жизнь рассказала – вот до чего доверилась.
Оказалось, всему виной роковая любовь. Была у Жени Черняевой несколько лет назад такая вот сердечная страсть: работала милосердной сестрой у некоего доктора, который ее совратил и даже растлил, а там и бросил, женившись на светской дебютантке. И Жене ничего не оставалось, как пойти по кривой дорожке: общество полусвета, горький хлеб содержанки.
Грач слушал вполуха, посмеивался про себя да поглядывал на часы. Он и половине не верил. Слышал таких историй множество, и не было в них никакой правды. Одни только мечты с аллегориями.
– Ладно, – сказал он, – перемелется – мука будет.
Расстались хорошо. Грач объяснил, что домик этот пока в полном ее, Черняевой, распоряжении. Выходить в палисад можно, но лишь ввечеру, в сумерки. Все необходимое стражник доставит. Если что срочное – опять же через стражника передать. Их тут двое будет: один в сенях, другой во дворе, во флигеле.
С тем и уехал.
