– Махонького такого ходю. Он был одетый как мальчик, но только не мальчик.
– Почему?
– Разве ж я пацана со взрослым попутаю, хотя б и китайским ходей?! Я за ним долго глядел, а он меня и не видел. Потому что я тихохонько, скрозь щелку. А у ходи еще дудка была, чудная. Только он на ней не играл, а все к глазу пристраивал и будто сквозь нее на окна дяди Егора смотрел.
– А дядя Егор не видел этого ходю?
– Не, он же с мамкой пошел любиться. Они в это время завсегда вместе бывают.
Баба слушала молча, обессиленно прислонясь к калитке.
– А потом? – спросил Грач.
– Он дудку свою спрятал, с забора слез и пошел себе в сторону. А я следом побёг, – сообщил малец.
– Для чего?
– Да уж очень мне любопытно стало – заиграет он на своей дудке иль как.
– Заиграл, – сказал Грач. Он повернулся к бабе, усмехнулся нехорошо и добавил: – Веди, бабонька, в дом.
Часть II
Глава шестая
Воздушная яма
Визит к мадам Дорис разочаровал Павла Романовича. Мадам не сказала «нет», однако ж и не согласилась. Взяла время подумать.
Требовалось как-то определяться, временно. В смысле пристанища. Не в борделе же обитать, в самом- то деле. Павел Романович вышел за ворота, кивнул привратнику (тот был уже не так приветлив – сообразил небось по краткости визита, что посетитель не из серьезных клиентов) и принялся озираться.
Как выбираться отсюда? Свой экипаж Дохтуров отпустил (вернее, тот сам уехал), а иных поблизости не наблюдалось. Хотел было уж обратиться к привратнику, да не пришлось: тут кстати вывернул тарантас, выгрузил двух господ канцелярской наружности. Они изрядно пошатывались; один толкнул в бок другого локтем, что-то шепнул, и оба расхохотались.
На этом-то тарантасе Павел Романович и воротился в город. Меланхоличный возница тащился чуть ли не шагом, и потому по времени вышло немало. Однако ж и хорошо: дорогой Павел Романович обдумал свою ситуацию и принял решение.
Оно казалось очень разумным, и Дохтуров тревожиться перестал. Надо сказать, сейчас, когда
А решение он принял следующее.
«Кто сказал, что надо непременно прятаться? – спрашивал сам себя Дохтуров, трясясь на жесткой скамье тарантаса. – Лучше сделать так: держаться естественно, поселиться открыто и… и даже поступить на службу. Временно. Через это, кстати, может решиться проблема с жильем».
Определившись, он велел кучеру править к управлению дороги, но вдруг передумал. Не в кондукторы же он пойдет наниматься!
– Скажи-ка, братец, – спросил он, – где тут у вас в добровольцы записывают?
– А вам по какой части?
– По медицинской.
– А-а. Это, должно, в управление пограничной стражи.
– Почему непременно пограничной? Я вот собираюсь поступить к адмиралу!
– Тогда к Хорвату.
– Да точно ли?
– Точней некуда, – меланхолически ответствовал возница.
Значит, все равно – в управление КВЖД. Ладно, пускай.
Спустя полчаса выехали на Соборную площадь. Шоколадного цвета (из-за темных бревенчатых стен), Свято-Николаевский храм будто бы плыл над землей. С украшенной главами звонницей, с резными колонками, он походил на сказочный древнерусский терем. Впрочем, ничего удивительного – рубили-то вологодские мастера, долгим путем везли и поставили в точности, как было задумано.
Вокруг – клумбы с цветами. И все свежие, ни одного пожухшего листика. А вот народу возле немного. Должно быть, на службе.
– Тпр-ру!.. Куды прешь, образина! – заорал кучер.
Повозка дернулась и вдруг стала. Благостный настрой тут же соскочил с Павла Романовича.
Впереди, у самой оглобли, замер маленький человечек с острым лицом – ни жив ни мертв от страха. Дохтуров его тотчас узнал: тот самый милицейский, что маялся с выбитой челюстью.
– Эй! Садитесь!
Человечек заозирался, словно и не понял сразу, откуда звучит голос. Увидел Дохтурова, поморгал:
– Это вы мне-с?
– Вам, кому ж еще!
Вместе и покатили.
Зачем подхватил его Павел Романович – трудно сказать. Интуиция, движение души? Может, и так; но подхватил – и после в том не раскаялся.
По дороге разговорились. Человечка звали Сырцовым, а по имени-отчеству – Петром Казимировичем. Оказался он совсем молодым, двадцати трех лет. Был робок и как-то уж слишком принижен. Но это в нем не отталкивало; напротив, хотелось разговорить и в итоге преодолеть эту ненужную робость. Это у Павла Романовича вполне получилось, хотя и не сразу. Оказалось, что господин Сырцов – собеседник довольно занятный. Но это уж после выяснилось, а сперва разговор был пустячный.
– Стало быть, вы – медикус? – вежливо переспросил Сырцов. – Тогда вам точно в Управление дороги-с. Там и врачебный, и ветеринарный отделы имеются.
Дохтуров усмехнулся:
– Ну, ветеринарный – это не по моей части.
Петр Казимирович тут же испугался:
– Ах, это я так, для общего кругозора-с!
Узнав, что во властных инстанциях Дохтуров не вполне ориентируется, Петр Казимирович вызвался быть провожатым.
– Мне не трудно-с, – говорил он, – да ведь и в долгу-с перед вами. До смерти б меня там уходили, кабы не ваше вмешательство-с. Это мне Господь вас послал. – И он быстро перекрестился на оставшиеся позади купола.
Он вправду неплохо знал город, его устройство, знал рычажки и пружинки, которые надобно нажимать, чтоб достигнуть желаемого. А также, куда маслица капнуть, чтобы это желание претворилось бы в жизнь поскорее.
Павел Романович хотел ехать в присутствие сейчас же, но Петр Казимирович отговорил:
– Время теперь неподходящее. Обед-с. Служащие разъехались – кто домой, кто поближе-с. Надобно погодить.
Павел Романович глянул на часы. И верно: визит к мадам Дорис съел все утро и часть дня. Вон, уже два часа пополудни. Ладно, ждать так ждать. Он подумал, что и сам не прочь бы перекусить.
На обед отправились в трактир «Муравей» (по совету того же Сырцова). Петр Казимирович поначалу ел мало – должно быть, стеснялся, потому как оплачивал обед опять-таки его благодетель. А вот Дохтуров устроил себе пир. И водки даже заказал, вот как!
После водки-то Петр Казимирович немного оттаял.
– Люблю я трактиры-с, – говорил он, – это вам не штофная и не кондитерская. Тут обхождение человеческое, и посидеть приятно-с. Недаром существование свое ведет от латинских корней-с. «Tracto» – сиречь «угощаю».
