15 декабря 1987 года около 24 часов в помещение следственной группы в Нукусе был доставлен свидетель — врач Есимуратов Б. Его до 4 часов утра допрашивали следователи Гдлян и Карташян. После этого Есимуратов был заперт в служебном кабинете. Ему предложили подумать и дать нужные следствию показания. В противном случае, как заявили Есимуратову, он «…будет гнить в тюрьме».
Но это было только начало.
О допросах Есимуратов не может вспоминать без содрогания. Он абсолютно не причастен к каким- либо преступлениям, к хранению ценностей, нажитых преступным путем. Об этом сразу же сообщил Гдляну. Далее он вспоминает: «Эти мои слова почему-то вызвали гнев у Гдляна, который уже грубо и на «ты» стал мне говорить, что если со мной сделают очную ставку, то я уже буду по делу не свидетелем проходить, а обвиняемым и «сгнию у них в тюрьме» вместе со своими всеми родственниками. Далее Гдлян обозвал меня «сволочью», сказав также, что все мы плывем в какой-то одной лодке и что нас за это топить надо со всеми семьями. Я эти его слова понял так, что меня и моих родственников он намеревался посадить в тюрьму».
Выйдя на свободу после задержания, Есимуратов пытался «искать правду», выяснить, почему его изолировали от семьи, лишили свободы. Как это происходило, он тоже рассказал.
«Где-то 21 декабря 1987 года я пришел в здание по ул. К. Маркса, где имелась вывеска «Следственная группа Прокуратуры СССР», и обратился к руководителю группы по Каракалпакии Ибрагимову. Хотел выяснить у него, почему со мной так обращались, просил выдать документ о причине отсутствия на работе. Но Ибрагимов выругался нецензурными словами, обозвал меня «скотиной» и «сволочью» и сказал: «Как ты набрался смелости зайти сюда, жаловаться на следователя и просить справку», назвал преступником, сказал, что таких, как я, надо расстреливать, и выгнал из кабинета. После этого я не стал больше искать приключений и никуда не заявлял и не жаловался по поводу случившегося со мной».
Следователем Н. В. Ивановым две ночи с 29 на 30 января и с 30 на 31 января 1988 года содержался в служебном кабинете депутат Нукусского горсовета Каракалпакской АССР Худайбергенов X., работавший заместителем управляющего трестом. Согласия на арест, привлечение его к уголовной ответственности у следователей на тот период не было, поэтому и запирали в кабинете.
X. Худайбергенов, как и названные ранее лица, не совершали преступлений, их содержание под замком — грубый произвол.
Этот произвол был допущен и в отношении начальника отдела вневедомственной охраны Орджоникидзевского РОВД Нурматова. Его долго уговаривали дать показания «о передаче взяток Джамалову — начальнику УВД Ташкентской области. Допросы длились с утра до вечера. После очередного отказа следователь оставил Нурматова на ночь в маленькой комнате, дверь которой запер на ключ.
Оказавшись бесконтрольной, группа Гдляна дошла до того, что осенью 1987 года организовала в Ургенче Хорезмской области свой изолятор для несговорчивых свидетелей, куда людей помещали на несколько суток, оставляли без пищи. И все опять ради той же цели — получения нужных для следствия показаний.
Трезвоня на весь мир о своих заслугах, Гдлян и Иванов хранят гробовое молчание по поводу того, что в их группе, как и в 30-е годы репрессий, распространенный характер носили запрещенные законом ночные вызовы и допросы. Как и в годы репрессий, были следователи-«колуны», которые «выбивали» явки с повинной, готовили людей к признанию. Их задача заключалась в том, чтобы измотать арестованного, заставить признать свою вину, неважно в чем. Важно подготовить его к «признанию», потом подсказывали, что надо говорить. «Колуны», как правило, работали в ночное время. Были и следователи-«пианисты», бездумно печатавшие на машинках показания «подготовленных» для допросов людей.
О наличии «колунов» говорили сами гдляновские следователи. Приведу выдержку из показаний А. Холодова: «В следственной группе существовала так называемая группа «колунов», в состав которой входили или, если точнее сказать, больше всех работали по получению первоначальных показаний Карташян, Мавлянов, Абдурахимов… Могу сказать, что они больше всех получали от свидетелей признательных показаний».
Следователь Бош сообщил: «Как только открывался какой-то участок, то туда сразу же посылали Мавлянова, Карташяна, Абдурахимова. Это были так называемые «колуны». Однажды Мавлянов звонил Гдляну и спрашивал, сколько, на какую сумму надо собрать аризы (явки с повинной — В. И.), чтобы получить чин старшего советника».
Этих «колунов» запоминали многие граждане, проходившие по делам не только в качестве обвиняемых, но и свидетелей.
Главное — не доказательства, не факты, а явки с повинной, которые появлялись через месяц, два, год нахождения в тюрьме.
Умелых «колунов» исправно поощряли. А те даже цинично спрашивали: «Сколько для этого нужно выбить явок?»
Не хотят Гдлян и Иванов рассказать, как они собирали акты ревизий, другие финансовые документы о крупных недостачах, шантажируя ими, получали от торговых работников, должностных лиц признания в передаче взяток «наверх». Расчет простой: или «даешь показания», или сам за «хищение, обман» садишься в тюрьму. При этом никого не тревожило, что под таким заявлением ложь текла рекой. В отношении тех, кто пошел на сделку, дела прекращались, а акты ревизий прятались от судов и прокуроров.
Цинизм и обман, жестокость и презрение к людям в этой грязной игре перехлестывали края. Ощутила их на себе и Камалова Зияда, 1957 года рождения. Она находилась в декретном отпуске по уходу за грудным ребенком. Очередной ее допрос продолжался в прокуратуре почти с 24 часов 2 июня до 1 3 часов 3 июня 1988 года. Все это время ребенок находился на попечении двух других ее несовершеннолетних детей, которые вынуждены были к нему вызвать врача.
В это время муж Камаловой Зияды, мать, свекровь незаконно содержались под стражей, хотя в их действиях не было состава преступления.
Что такое ночные допросы испытали на себе Норумбетовы Абдулла и Алымбай, Наврузов, Хаятов, Артыков, Туркменов и десятки, сотни других людей.
Как и в 30-е годы с арестованными людьми велась активная камерная работа, зачастую сопровождавшаяся психологическим и физическим насилием.
Джамалов — начальник управления уголовного розыска МВД УзССР — вспоминает в связи с этим: «Гдлян и Иванов сказали, что вопроса о сроках следствия и содержания под стражей для них не существует. Тюрьма стала могучим рычагом и помощником Гдляна и Иванова. Не брезговали самыми гнусными методами, любыми средствами для достижения целей. В первые дни после ареста убедившись, что я не пошел по предложенному ими пути, перевели в камеру, где находился ярый уголовник Гафуров Окил, осужденный за разбойное нападение, наркоман. Он знал меня как начальника управления уголовного розыска республики. Гафуров создал в камере невыносимые условия: психическое давление, упреки, оскорбления, нецензурная брань, унижения. Я говорил Гдляну о невыносимых условиях, но он только усмехался».
Стоило только написать заявление — явку с повинной, как Гафурова тут же отправили в колонию. В ходе следствия нам не раз приходилось записывать в протоколы допросов показания лиц об их избиениях гдляновскими следователями. Таких показаний было множество. И не случайно мы предъявили обвинение следователю Пирцхалаве в избиениях допрашиваемых с целью получения от них угодных показаний.
За насилие на допросах последовало обвинение и другим двум следователям-«колунам» Мавлянову, Карташяну. Правда, потом все это перечеркнет Генеральный прокурор Трубин своим беспринципным, угодливым и не основанным на материалах следствия постановлением о прекращении дела.
Чтобы не быть голословным, я сошлюсь на некоторые показания.
A. Саидова, Гадаева заявили, что после ареста их постоянно допрашивал Карташян, неоднократно оскорблял, наносил удары по рукам, плевал в лицо.
Задержанный М. Бурханов рассказал об аналогичных приемах допросов, проводимых
