в категориях 'скучно — интересно' нельзя говорить о родном человеке, ставшем частью души и сердца, половинкой, без которой задыхаешься в этом мире и умираешь. Я не мыслила своего существования без тебя, вот и всё. Ты второй раз за лето коротко подстриглась, и меня безумно заводил твой ёжик — рука так и тянулась погладить тебя по голове. В этот великолепный, но жаркий день мы с тобой обе были в каком-то приподнято-возбуждённом настроении: по дороге на дачу то беспричинно хохотали над каждым словом, то так же беспричинно замолкали, прислушиваясь к струнке желания, которая натянулась между нами и пела всё громче. За высоким забором, окружавшим участок, можно было хоть голышом ходить — никто не увидит. Так мы и сделали. Раздевшись догола, постелили на травку под вишней покрывало с кровати и улеглись рядышком... Жевали бутерброды и пили пиво, рассказывая друг другу свои новости: кто что делал, что чувствовал, о чём думал. Мне были интересны твои мысли, а тебе — мои. Удивительно, но стоило нам начать разговаривать, как темы возникали сами собой.
Солнечные зайчики, пробиваясь сквозь вишнёвую крону, плясали на твоей коже, в разогретом воздухе пахло мятой (кустик рос как раз у нашего изголовья), стрекотали кузнечики. Сорвав несколько листиков мяты, я растёрла их в ладонях, так что они превратились в зелёные катышки, и стала натирать тебе плечи, руки, грудь, живот. Несколько раз скользнув ладонью по твоей пушистой голове, я ощутила властный, неумолимый и сладкий спазм желания. Кроме твоего голоса и высоких людей у меня есть ещё один фетиш — запахи. Наверно, это что-то первобытное, животное и естественное. Аромат твоего тела, смешиваясь в жарком воздухе с запахом мяты, возбуждал во мне невыносимое желание затискать, зацеловать, защекотать, залюбить тебя... до писка, до стона, до стиснутых в экстазе зубов.
Сначала было нежно, воздушно-пушисто, на кончиках пальцев, как чтение брайлевского шрифта — пианиссимо; потом горячо, влажно и сильно, напряжённо — меццо-форте; затем мучительно и безумно сладко, до боли — форте; мега-взрыв и извержение вулкана — фортиссимо.
...И отступление щекотно-тёплыми шажочками, дорожками из поцелуев, ласковыми дуновениями ветерка по коже — диминуэндо... до тишины, al niente.
Солнечные зайчики плясали на твоих широко раскрытых глазах, но ты даже не жмурилась: твоей реальностью давно стала полная тьма. Лучики-иголочки были не в силах проколоть эту чёрную пелену.
— Браво, маэстро, — выдохнула я тебе на ухо.
Букашки ползли по своим делам, вишня блестела глянцем тёмно-зелёных листьев и гроздьями спелых ягод, просвечивающих на солнце, а мята пахла отрезвляюще и горько, напоминая нам в нашем сладком ничегонеделании, что идиллия — кратка...
Потому что мама изменила свои планы.
Загромыхал ключ в замке ворот, и у нас было всего несколько секунд, чтобы натянуть хотя бы бельё.
Нам повезло: место, где мы расположились, нельзя было увидеть от входа. Нас загораживали дом и теплица, и мы успели сделать вид, что просто загораем. Я отодвинула покрывало из тени на солнышко, надела панамку и лениво разлеглась, в то время как ты достала из корзинки новую банку пива. Смачный чпок и шипение при её открытии как раз совпали с появлением твоей мамы. Шагая по дорожке и щурясь на солнце, она воскликнула:
— А, девочки! Вы тут?
— Привет, мам, — как ни в чём не бывало отозвалась ты.
— Здрасьте, Наталья Борисовна, — сказала я. — Вот, загораем немножко.
Наталья Борисовна была в светло-бежевой летней юбке и белой футболке с треугольным вырезом, а на голове её красовалась широкополая соломенная шляпка. Склонившись над тобой, она энергично потрепала твою стриженую голову ладонью:
— Ты чего без головного убора? Напечёт... — И пробурчала недовольно: — Опять оболванилась, как... Как не знаю кто.
В отличие от меня, ей не нравилась твоя стрижка — слишком короткая для девушки.
— Мам, ну жарко же, — сказала ты в своё оправдание.
— Алёне тоже жарко, но она же не стрижётся так, — возразила Наталья Борисовна. — Ты б ещё под ноль побрилась.
— А что, это идея, — усмехнулась ты. — Пока я в отпуске — можно.
— Ещё не хватало, — проворчала твоя мама. — Ну ладно... Я чего пришла-то? Вишню собирать надо, а то в такую жару засохнет прямо на ветках.
— Ты ж вроде сегодня отдыхать хотела, — заметила ты. — И не собиралась приходить.
— Да это я с утра так думала, а потом решила: надо сходить, собрать, — ответила Наталья Борисовна, окидывая взглядом фронт работ — вишнёвые деревья. — И раз уж вы здесь, девочки, то давайте, подключайтесь.
— Ну, блин... Вечно у тебя семь пятниц на неделе, — буркнула ты.
В течение следующих двух часов мы собирали вишню. Твоя помощь требовалась, когда было нужно подержать склонённый ствол: с верхушек высоких гибких деревьев в одиночку ягоды собирать проблематично.
— Ну вот, очень кстати, что вы здесь, — весело щебетала твоя мама. — А то как бы я с верхних веток собирала одна?
Пока мы с Натальей Борисовной наполняли крупными бордовыми ягодами десятилитровое пластмассовое ведро, ты успевала кидать вишенки в рот и выплёвывать косточки. Только и слышалось твоё 'тьфу-тьфу'. Я не решалась последовать твоему примеру без приглашения, но Наталья Борисовна сказала:
— Лёнечка, ты тоже кушай, не стесняйся! Вишни — море!
Вишни действительно было очень много. Мы набрали полное ведро, а на ветках висело ещё три раза по столько же.
— Даже не знаю, куда её девать, — озабоченно проговорила твоя мама, разведя руками. — Нам столько и не нужно... А продавать... Не знаю.
— А давай Лёне отдадим, — предложила ты.
— А у тебя нет дачи? — спросила Наталья Борисовна.
— Нет, — сказала я. — Вернее, была, но брат продал.
— Ну, тогда приходи с Яной в любое время и набери хоть целое ведро, — щедро разрешила Наталья Борисовна. — Потому что — ну, куда нам её столько?..
Тащить тяжёлое ведро домой не было резона: на благоустроенной даче имелись все условия для заготовки ягод. В кладовке стояло два мешка сахара, банки хранились на чердаке, а крышки и закаточную машинку Наталья Борисовна принесла с собой. Вымыв вишню, мы уселись втроём выбирать из неё косточки, предварительно переодевшись в старое — то, что не жалко испачкать брызжущим во все стороны ягодным соком. Наталья Борисовна перебирала вишню со скоростью автомата, твои зрячие пальцы тоже справлялись с этим ловко и быстро, и я старалась не отставать. Большой тазик стремительно наполнялся лишёнными косточек ягодами, утопавшими в тёмно-красном соке, а мне вдруг подумалось: а ведь мы совсем как одна семья. Сидим уютно, мирно... перебираем вишню, чтобы сварить варенье. Наталья Борисовна такая добрая и замечательная, и мы с тобой почти женаты...
Увы, всё это было только в моих мечтах. Твоя мама не знала, что я твоя 'жена', и семейные узы, незримо соединившие нас за столом, были воображаемыми... Так мне тогда казалось.
А Наталья Борисовна вдруг подозрительно заморгала и тыльной, не испачканной в вишнёвом соке стороной руки стала вытирать покрасневшие и намокшие глаза. Я вопросительно и недоуменно посмотрела на неё, а она приложила к губам палец, как бы говоря 'тсс!', и показала взглядом на тебя. Она хотела скрыть слёзы, но не вышло: вроде бы взяв себя в руки, уже через минуту Наталья Борисовна не выдержала и захлюпала носом. Ты, конечно, услышала.
— Мам... Ты что?
Наталья Борисовна изо всех сил пыталась справиться с собой.
— Ничего-ничего, — быстро пробормотала она. — Не обращай внимания, это я так... Папу твоего вспомнила. Это его любимое варенье... было.
