«Вот этот сюжет. Инженер... конструирует машину времени... Однажды, когда, занятый вычислениями, он находился в кабинете, его два сына проникли в мастерскую, где снаряд его стоял уже в законченном виде... Услышав голоса, он бросается в мастерскую — но, увы, поздно: в мастерской пусто, нет ни машины, ни сыновей, улетевших с ней! Куда они улетели? В будущее? В прошлое? Инженер в отчаянии. И вот начинается сооружение некоего магнита, который обладает силой, так сказать, вытягивания машины из пространств времени, где бы она ни находилась — в прошлом или в будущем.
Слушайте, что придумал этот писатель... многие годы инженер конструирует свой магнит. Вот он закончен, инженер поворачивает рычаг... И в страхе отступает!! Перед ним с грохотом рушится наземь римлянин: в бороде, в латах... Молчание, оба вглядываются друг в друга.
— Отец, — шепчет римлянин.
Имя сына срывается с уст инженера...
— Это ты?
— Да, это я!
— А где же брат?
Следует пауза, во время которой, видя смятение сына, инженер начинает догадываться о случившемся. И сын произносит:
— Отец, я был Ромулом.
Таким образом, действие магнита было той молнией, при разряде которой был, как известно, взят на небо великий Ромул — в свое время братоубийца.
Гениальный сюжет! Причем к выдумке как таковой русский автор добавил еще и человечность»[119].
Здесь развитие сюжета «Машины времени» зафиксировано как раз на полпути от романа Уэллса к современности.
Герой Уэллса попадал в будущее и, что бы он там ни делал, никак не воздействовал и не мог воздействовать на настоящее. Герой рассказа, описанного Юрием Олешей, попадает в прошлое, активно воздействует на него, но делает это в полном соответствии с тем, что мы знаем о прошлом из учебников истории. Он исполняет свою роль в уже написанной для него исторической драме. Придя из XX века, он вел себя в прошлом так, как полагалось вести себя человеку прошлого. Теперешний герой научной фантастики, очутившись в прошлом, остается человеком XX века, и, дай ему волю, многое бы там переделал. Но ему не позволяют. Сейчас по отношению к машине времени действует целое запретительное законодательство. Ее полеты обставлены так, чтобы ничто из прошлого не попало в будущее и ничто из будущего не очутилось в прошлом.
Иначе произойдет хроноклазм.
Так называется один из рассказов английского фантаста Джона Уиндема, и слово это означает, если не гнаться за буквальной точностью, «временной парадокс». Представьте себе, например, что человек попал в прошлое и сумел там изменить какие-то факторы, повлиявшие потом на его судьбу, а то и просто, скажем, расстроить брак своих предков, — что тогда будет? Или, наоборот, человек попал в будущее и принес оттуда изобретение, которое, как известно из истории, появилось намного позже. Или человек проник в будущее, узнал там в подробностях всю свою дальнейшую жизнь и прожил ее потом очень удачно, избежав всех ловушек, поставленных ему судьбой. В каждом из этих случаев мы сталкиваемся с парадоксами, хотя и разного порядка. Человек, не имеющий предков, это полное отрицание самой системы причин и следствий. До сих пор так решительно покушались на эту систему только немецкие романтики. В случае с человеком, заранее знающим свою жизнь, причинно-следственные связи по видимости сохранены и речь идет не о явном абсурде, а, напротив, о желании использовать логику для доказательства вещей, ее попирающих. В самом деле: этот случай сводится либо к вопросу о возможности вмешательства в прошлое и, поскольку меры такому вмешательству не поставлено, в конечном своем выражении — к тому самому негодяю, который сумел как-то устранить свою бабушку, когда ей было три года, — либо к вопросу о двойнике, с помощью которого герой «строит модель» своей жизни, чтобы потом внести все требуемые поправки и прожить ее как можно удачнее. И только случай с изобретением (или вообще с той или иной идеей), занесенным из будущего, совпадает с привычной логикой и, если угодно, с нашей житейской практикой. Мы знаем немало идей, оцененных только потомками, и изобретений, которым в их век не нашлось настоящего применения. Поэтому обратная причинность этого случая не кажется абсурдной.
Самого Уиндема, тяготеющего к фантастике, если можно так выразиться, очень бытовой, подтолкнули к понятию хроноклазма, скорее всего, именно открытия и изобретения, сделанные раньше времени. Во всяком случае, два его рассказа о временном парадоксе — «Хроноклазм» и «Странно» — посвящены истории опережающих открытий. Одно из них приносит своему милому (и тем прославляет его) девушка из будущего, о другом узнает сам изобретатель, заглянувший ненадолго в будущее. Но уже сам Уиндем использовал возможности, которые давал такой сдвиг во времени, для других целей. Его рассказ «Видеорама Поули», где сотни туристов из будущего, нахлынувшие в маленький английский городок Уэствич, давятся от хохота при виде своих предков и сами, невольно, демонстрируют тем свои моды (неприличнейшие) и обычаи (безобразнейшие), представляет собой прекрасный образец комедии нравов, а «Стежок во времени» — тонкую психологическую новеллу о женщине, которую, все думали, бросил жених. Во всяком случае, однажды он не пришел к ней в назначенный час, и его нигде не могли сыскать. Потом, много лет спустя, он появился, нисколько не постаревший, такой же красивый и юный, и попросил старуху, сидевшую у окна, у которого она по-прежнему любила сидеть в этот час, позвать его невесту.
Следом за Уиндемом, а может быть одновременно с ним, возможностями, которые представляет хроноклазм, заинтересовались и другие. Их оказалось так много, что все это вышло за рамки частных случаев и потребовало, как говорилось, запретительного законодательства.
В случае с машиной времени оно сделалось в какой-то момент настолько строгим, настолько приверженным букве, что этим, как узнаем мы из некоторых рассказов, не преминули воспользоваться жулики.
Об одной такой истории поведал нам американец Мак Рейнольдс, в прошлом историк, затем фермер, затем писатель, в рассказе «Дела, как обычно».
Из XX века в XXX прилетает путешественник по времени. Вернее, не путешественник, а испытатель, обкатывающий опытный образец. Первый встречный устраивает с ним мену и, предложив ему атомный ножик (испытателю нужно какое-нибудь свидетельство того, что он действительно побывал в XXX веке), обирает его до нитки. Когда испытатель, пробыв в будущем положенные ему пятнадцать минут, исчезает, на дороге остается атомный ножик. С помощью своего ножика абориген, как выясняется, обобрал уже множество путешественников по времени.
Иными словами, даже из запрета, наложенного на парадоксы, фантастика ухитряется извлечь нечто подобное парадоксу.
В рассказе Шекли «Травмированный» герой становится случайной жертвой экспериментов строителя вселенной Кариеномена. Среди прочих недоделок, не замеченных тем в творческом задоре, оказывается и такая: один скромный учитель попадает в пространственно-временную щель, и стоит ему сделать несколько шагов вниз по лестнице, как он уже в далеком прошлом, среди дикарей. На беду, в первый раз это случилось, когда он собирался съехать с квартиры. Удирая из прошлого, он бросил там чемодан и, чтобы не произошло хроноклазма, вынужден был вернуться за ним. И еще раз пришлось ему совершить нырок в прошлое. Жадный квартирохозяин потребовал, чтобы он принес ему дикарскую дубину — ее можно будет продать в музей и хорошо на ней заработать. На этот раз пострадавшим оказался хозяин — жулик и жадина. Высшие силы «изъяли» его из современности вместе с дубиной — за то, что он пренебрег опасностью парадокса.
В другом рассказе Шекли, «Королевские желания», молодой ферра (Шекли объясняет, что это — нечто подобное джинну), проходящий послеинститутскую практику, таскает из современного оптового склада всевозможные электробытовые приборы — холодильник, кондиционер, стиральную машину — для своего короля Алериана, и хроноклазма не случается, ибо и король Алериан, и молодой практикант — оба из Атлантиды, а она не имеет будущего.
В тех случаях, когда фантасты решают не избегать временного парадокса, им приходится искать, в интересах правдоподобия, какое-то квазинаучное или философское его обоснование. Если это им удается (а впрочем, порой и тогда, когда это не удается), он неплохо служит их целям.
