старикашка с длинной колоритной седой бородой, доходившей ему до самого низа живота. А потому, когда он, сгорбленный и задумчивый, брел по монастырским аллеям, всем казалось, что он вот-вот запутается в ней и упадет. Однажды он действительно упал, споткнувшись о камень. К нему бросились, чтобы помочь подняться. Но он бодренько подскочил, словно и не девяносто лет ему было, а тридцать, и пошел себе дальше, думая свою думу.
Вообще же, Варлаам казался этаким монастырским старожилом, даже можно сказать, авторитетом монастыря. К нему часто шли за советом послушники, которых все еще продолжали одолевать сомнения – а правильную ли дорогу в жизни они выбрали, оградившись от всего мира неприступными стенами святой обители? И, как правило, после двух-трех бесед с монахом все сомнения на этот счет у них развеивались. За что Варлаама боготворили и считали своим учителем многие из братии. Некоторые искренне верили, что обитает он в монастырских стенах с молодых лет. Но Ларину, благодаря информации, собранной для него Дугиным, было известно – это не так. В «прошлой жизни» Варлаам служил в контрразведке КГБ. Во времена СССР помогал готовить боевиков по всему миру. Ну, а потом случилось непредвиденное, его младший брат ударился в религию и постригся в монахи. Старшего брата за это, несмотря на заслуги, из КГБ удалили. Вот так и начался религиозно-атеистический диспут между братьями, в котором победил Бог. Бывший разведчик «проникся» и сам подался в монастырь.
…В чернильном небе над монастырем горела парочка влажных мохнатых звезд. Глядя на них, невольно закрадывалась мысль, что это чьи-то широко раскрытые глаза с длинными ресницами, которые пристально следят за происходящим внизу. Этакий всевидящий Большой Брат, от которого никуда не скрыться, не спрятаться.
Такое ощущение возникло и у Андрея, когда он далеко за полночь покинул иконописную мастерскую и заспешил по мощенной булыжником дорожке к жилому корпусу. Старался идти тихо. Но под подошвами ботинок то и дело предательски поскрипывал намытый на тротуарную плитку недавним дождем песок. До утреннего подъема уже оставалось меньше трех часов, а потому Ларин особо и не надеялся, что выспится. И все же ему не терпелось поскорее оказаться в теплой постели, укутаться в одеяло и тупо отрубиться, провалиться в сон. Ведь прошедший день отнял у него много сил.
Дорожка повернула за угол часовни. И тут Ларин замер как вкопанный, у него даже дыхание от неожиданности перехватило. Перед ним, всего в каких-то трех-четырех метрах находился отец Варлаам. Он сидел в позе лотоса на громадном валуне и подобно рычагу метронома покачивался из стороны в сторону. При этом его глаза были закрыты, веки подрагивали, а морщинистое лицо украшала блаженная улыбка.
Словно бы не замечая Андрея, он продолжал свое странное, даже в каком-то смысле ритуальное занятие.
– Что за ч… – чуть ли не вырвалось тихое-офигительное у Ларина, но он вовремя спохватился и не стал произносить в стенах монастыря бесовское слово «черт».
Единственным правильным решением в сложившейся ситуации было по-тихому ретироваться. Но любопытство – страшная сила. А потому заинтригованный Андрей приблизился к монаху, восседающему на камне, склонился над ним. Отец Варлаам ровно дышал и что-то бормотал себе под нос. Нет, это была не молитва, а какой-то бессмысленный набор слов, причем совершенно непонятных уху русского человека и к тому же трудно произносимых. Такого мудреного и явно уже мертвого языка Ларин раньше никогда не слышал.
– В астрал, что ли, ушел?! – уже не знал, что и думать, Ларин. – Ладно, пора идти отсюда, пока он не ожил и меня не увидел…
И вдруг отец Варлаам открыл глаза, впялился проницательным взглядом в Андрея.
Ларин, как бы извиняясь, часто заморгал, моментально выпрямился и попятился – но тут же уперся спиной в стену часовни. Бежать не имело смысла. Да и зачем? Его заметили, пригвоздили взглядом к стене. Теперь Андрею оставалось только гадать, что будет дальше.
Тем временем отец Варлаам бодро сполз с валуна, слегка разгладил помявшуюся от долгого сидения рясу и изрек:
– Удивлены, молодой человек? – неожиданно спросил он, вместо того чтобы отчитывать послушника за то, что тот до сих пор не спит, а расхаживает по монастырскому дворику.
– Да, святой отец, – виновато потупил взгляд Андрей – у него неплохо получалось изображать из себя провинившегося послушника.
– И что вас именно удивило? – прозвучало с явным вызовом.
– Ну, то… что вы… это… на камне в позе лотоса сидели… и не по-русски, не на церковнославянском говорили, а кажется, на санскрите… – сумбурно и растерянно объяснил Ларин.
– Именно, что на санскрите, – вздохнул монах и, подобрев лицом, предался воспоминаниям. – В свое время я целый год в одном из тибетских монастырей провел. Он высоко-высоко в горах стоял. Просыпаешься утром, выходишь из обители, а под твоими ногами облака плывут. Красота неописуемая, птицей парить хочется… Спросите, молодой человек, что я там делал?.. Это долгая история, вам неинтересно будет, – складывалось впечатление, что отец Варлаам разговаривает сам с собой. – Но не это главное. Научили меня тибетские монахи медитировать, в транс на целый день, а то и два уходить. Сначала у меня плохо получалось, а потом успехи начал делать. Если бы еще лет пять с ними позанимался, то и левитацию освоил бы. Это, между прочим, не выдумка. Сам своими глазами видел, возможно и такое. Дело, кстати, совсем не бесовское, как некоторые считают, а богоугодное. Однако по обстоятельствам, от меня не зависящим, пришлось срочно в Союз вернуться. Ну, а потом жизнь так сложилась, что я в Свято-Покровский монастырь ушел, в котором и по сей день Богу служу. А то, что вы меня сидящим на камне увидели, так я из ночи в ночь тренируюсь, медитирую, чтобы приобретенные в Тибете навыки не растерять. Может, даже и взлечу когда-нибудь во славу Божию.
Монах смолк. Повисла неопределенная пауза. Андрей не понимал, говорит ли отец Варлаам всерьез или издевается над ним. Ларин решил воспользоваться этой заминкой:
– Извините, что помешал вам. А сейчас, с вашего позволения, я пойду…
– Не спешите, – монах вдруг вцепился своими крючковатыми пальцами в руку Андрея и зашептал: – Слышал я, ты об убиенных отцах Мефодии и Никодиме у братии расспрашивал. Царствие им небесное, – и он перекрестился.
Ларин насторожился.
– Так вот, я тебе могу кое-что о них поведать. Точнее, не я, – продолжал отец Варлаам. – Пройдем ко мне в келью, – он настороженно огляделся, словно бы подозревал, что за ним кто-то следит.
Андрею казалось, что святой отец видит то, что недоступно взору других. Он словно бы обменивался взглядом с кем-то невидимым. Монах неторопливо шел по монастырскому двору. А Андрей семенил за его спиной. Он никак не мог взять в толк, почему старожил решил помочь ему, причем в таком опасном деле, о котором другие боялись даже заговаривать. Может, отцу Варлааму стало тоскливо, и он просто захотел выговориться, почувствовав в Андрее пристойного человека, умеющего хранить чужие тайны? А может, он и в самом деле что-то знает. Как бы оно там ни было – следовало это выяснить. А вдруг и впрямь сообщит что-то стоящее, даст Ларину зацепку.
– Извините, что смутил вас своей медитацией. Вы, наверное, шокированы тем, что православный монах занимается всякими буддистскими штучками, да не где-нибудь, а в святая-святых, Свято-Покровском монастыре, – бормотал на ходу отец Варлаам, поглаживая свою длиннющую бороду.
– Есть немного, – признался Андрей и тут же добавил: – Но чем более разносторонним является человек, тем большую пользу он приносит Богу. Разве не так?
– Истину глаголешь, – похвалил послушника отец Варлаам, вновь возвращаясь к церковной лексике.
Мужчины поднялись по лестнице, прошли узким коридором и замерли у массивной деревянной двери. Прогремела связка ключей. Лишь только отцу Варлааму разрешалось запирать свою келью на замок.
За приоткрытой дверью показалась чернильная тьма – хоть глаз выколи. Монах буквально нырнул в нее – и тут же исчез, провалился в ней.
– Я сейчас, обождите, – даже не приглашая Ларина войти, бросил из темноты старожил.
Андрей и не напрашивался в гости. Стоял у высокого порога и размышлял:
«Странный старик. Пригласил меня в свою келью, а сам что-то там копошится, причем еще при полной
