войну против СССР. Но этот договор лишал империалистов возможности создать единый антисоветский фронт, позволял Советскому Союзу отвести на время угрозу от своих западных границ, выиграть, как показали последующие события, почти два мирных года для укрепления и совершенствования обороны страны.
«Не было бы Мюнхена, не было бы и пакта с Гитлером», — отметил впоследствии И. В. Сталин в беседе с У. Черчиллем в Москве в августе 1942 года. Еще в дни Мюнхена министр внутренних дел США Г. Икес записал в своем дневнике: «Я не удивлен действиями России… Россия подозревала Англию в том, что она вела двойную игру, договариваясь с Германией. Я думаю, что Россия права: Англия могла бы давно договориться с Россией. Англия бесцельно надеялась на то, что ей удастся столкнуть Россию и Германию друг с другом и, таким образом, самой остаться невредимой. Она попалась в ею же расставленные сети и, таким образом, утратила симпатии к себе во всем мире» [56]. На зависимость пакта от мюнхенского соглашения и сегодня указывают некоторые трезвомыслящие историки на Западе. «Основы для 23 августа 1939 года, — пишет, например, западногерманский историк К. Хильдебранд, — были заложены в Мюнхене» [57].
Таким образом, попытки английского и французского правительств вести двойную игру с целью столкнуть уже в 1939 году СССР с Германией и использовать это в своих империалистических интересах потерпели провал. Тем не менее, несмотря на значительные усилия Советского Союза, других прогрессивных сил планеты, предотвратить вторую мировую войну не удалось. Правительства стран Запада отклонили предложения СССР о совместных действиях против фашистской агрессии и тем самым развязали руки Гитлеру.
Исторический опыт учит: за попытки империализма разыграть «антисоветскую карту» расплачиваются прежде всего народные массы. Авантюризму империалистических, милитаристских кругов должны быть своевременно противопоставлены согласованные, активные действия всех миролюбивых сил.
Тревожные дни сентября 1939 года показали многое. Для народов Польши, ставших жертвами фашистской агрессии, война сразу же приобрела характер справедливой борьбы за свободу и национальную независимость. Вместе с тем крах буржуазно-помещичьей Польши в течение буквально двух недель под ударами танковых дивизий и авиации нацистского вермахта показал, насколько несостоятельна была политика ослепленных антисоветизмом правителей этой страны. Не далее как летом 1939 года они высказались категорически против пропуска советских войск через польскую территорию в случае германской агрессии, хотя это условие было совершенно необходимо, чтобы достигнуть соответствующее соглашение на проходивших тогда советско-англо-французских переговорах и таким образом обеспечить реальные гарантии Польше. Сентябрьский крах Польши показал, что «гарантии», которые Англия и Франция одни, без СССР, давали ей на случай агрессии Германии, ровным счетом ничего не стоят.
Война же, объявленная Англией и Францией Германии 3 сентября 1939 года, тотчас приняла характер «странной войны». Началось с того, что лишь 9 сентября, когда гитлеровские танковые дивизии уже начали окружение польских войск восточнее Варшавы, десять французских дивизий предприняли то, что было не более чем символическим жестом: на фронте шириной 32 километра они вошли в предполье немецкой так называемой «линии Зигфрида», продвинулись на 3–8 километров и, не встретив сопротивления противника, который отошел на основные позиции, остановились.
«Мы избежали военной катастрофы только потому, — говорил на Нюрнбергском процессе бывший начальник штаба оперативного руководства вермахта Йодль, — что 110 французских и английских дивизий оставались в полном бездействии против 23 германских дивизий на западе…» [58] Франция и Англия действительно бездействовали, несмотря на огромное превосходство их вооруженных сил (например, на западном фронте немцы практически не имели танков, а во французской армии их было до 2 тысяч) и многочисленные обращения польских правителей о помощи.
Кому-то на Западе такое положение и могло показаться чудом, но только не Йодлю и ему подобным. Дело в том, что антисоветские настроения не покидали тогдашних руководителей Англии и Франции и после начала войны. Расчет Чемберлена и Даладье состоял в том, что, разгромив Польшу, Гитлер сосредоточит свои основные усилия на борьбе с СССР, отказавшись от активных действий на Западе. Настроения реакционных политиков в Европе (как и в США) в тот период откровенно выразил влиятельный обозреватель американской газеты «Нью-Йорк геральд трибюн» У. Липпман: «Вопрос не в том, каковы будут границы Германии, Польши или Чехословакии, а в том, где будет проходить граница между Европой и коммунизмом. Главный вопрос войны в том, вернется ли Германия в ряды государств Запада как защитник Запада».
Гитлер не только прекрасно знал об этих настроениях, но более того, умело использовал их в целях маскировки своих истинных намерений. Выступая, например, в Данциге (Гданьске) 19 сентября, он заявил, что Германия со своей стороны не имеет претензий к Франции и Великобритании. И Запад «клевал» на эту удочку…
В Польше события развертывались куда более динамично. С каждым новым днем гитлеровские войска выходили все дальше к рубежу прямого противостояния с Советским Союзом. В случае их дальнейшего продвижения до советско-польской границы они оказывались бы в непосредственной близости от ряда его жизненно важных центров, например, в 40 километрах от Минска. Для народов же Западной Украины и Западной Белоруссии, оказавшихся после 1920 года под властью панской Польши, такая ситуация означала прямую угрозу оказаться под немецко-фашистским игом.
Могло ли Советское правительство бездействовать при таком развитии событий? Конечно, нет. Предприняв 17 сентября освободительный поход в Западную Украину и Западную Белоруссию, население которых горячо приветствовало Красную Армию, Советский Союз показал, что ему небезразличны ни судьбы братских народов, ни интересы своей безопасности в целом. Стратегическое положение страны, чьи границы оказались отодвинутыми на 250–360 километров на запад, после этого резко улучшилось.
Закономерность такого шага, его логичность быстро поняли здравомыслящие политики и на Западе. Видный английский политический деятель Д. Ллойд-Джордж резонно отметил: «Русские армии заняли территории, которые не являются польскими и которые были силой захвачены Польшей после первой мировой войны… Было бы актом преступного безумия поставить русское продвижение на одну доску с продвижением немцев». Выступивший 1 октября по радио У. Черчилль заявил: «То, что русские армии должны были находиться на этой линии, было совершенно необходимо для безопасности России против немецкой угрозы. Во всяком случае, позиции заняты и создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не осмеливается напасть».
В 1984 году военно-исторический исследовательский центр бундесвера в ФРГ выпустил капитальный, объемом в 1192 страницы, четвертый том серии «Германский рейх и вторая мировая война». Название тома — «Наступление (?!) на Советский Союз» не может не вызывать решительных возражений.
Сорок лет назад суд народов — Нюрнбергский процесс — в приговоре Международного военного трибунала недвусмысленно констатировал, что нападение гитлеровской Германии на Советский Союз было совершено «без тени законного оправдания. Это была явная агрессия». Такой вывод был сделан на основе неопровержимых доказательств — десятков томов документов, допросов, свидетельских показаний. Один из свидетелей обвинения, бывший генерал-фельдмаршал Ф. Паулюс, который в феврале 1943 года был пленен под Сталинградом, ясно заявил, что целью нападения Германии на СССР было завоевание русских территорий, колонизация и эксплуатация которых должна была дать возможность гитлеровскому рейху завершить войну на Западе и окончательно установить господство Германии в Европе.
Казалось бы, все ясно: со стороны гитлеровцев и их сателлитов имело место не наступление, а нападение, или, что еще точнее, агрессия. Неспровоцированная, вероломная, разбойничья… Тем не менее официальные историки из ФРГ вознамерились опровергнуть факты и документы ссылками на «превентивный», «предупредительный» характер преступного похода на Восток.
Суть этой версии состоит в том, что фашистская Германия предприняла нападение на СССР лишь как ответ на «советскую угрозу». Советский Союз якобы последовательно проводил «экспансионистский курс» — сначала он осуществлял его по отношению к малым соседним странам (так в реакционной буржуазной историографии подается ряд шагов, предпринятых СССР в 1939–1940 годах с целью обеспечить свою безопасность на северо-западе, западе и юго-западе страны), а затем намеревался-де осуществить его по отношению к Германии.
