Газданов

тоскливо умирать. В тот момент ему казалось, что у него самого лицо стало приобретать такой же нездоровый оттенок, что и у покойной. С беспощадной ясностью Гайто понимал, что ближайшие годы жизни в Париже не прибавят ему ни здоровья, ни сил, ни, тем более, оптимизма.

Так оно и было. После побега из Сен-Дени начались бесконечные поиски работы и дешевых ночлежек. Гайто хватался за самую разную работу: брал переводы, преподавал языки, писал репортажи, вместе с Вадимом Андреевым пытался заняться мелким бизнесом. Однако ни одно из начинаний не принесло пусть небольшого, но постоянного заработка. Когда платить за ночлег было нечем, а мелкие деньги растягивались на неопределенный срок до очередного случайного заработка и предназначались только на еду, Гайто случалось неделями ночевать в метро и в переходах. И как ни крути, выходило, что стабильный заработок могли дать только руки, а не голова. В какой-то момент Гайто убедил себя, что это, в конце концов, справедливо. Ведь голова не может работать постоянно и не всегда слушается приказов, а руками управлять намного легче — они могут работать механически. И Гайто пошел наниматься на автомобильный завод «Рено», где уже отработал свое, не выдержав механического труда жестянщика, Володя Сосинский и где по-прежнему оставалось много русских.

БЬЯНКУРСК

Нужно своими глазами увидеть Бьянкур, этот франко-русский город, прибежище для тех, кто потерял родину. Площадь Жюль-Гед очень напоминает Вавилонскую башню, где уживается, не смешиваясь, столько языков. Здесь и китайцы, и славяне, и итальянцы, и чехи, и словаки. Но русских — больше всего.

Шарль Ледре

Юго-западный пригород Парижа Булонь-Бьянкур обра­зовался в 1925 году от слияния двух районов: шикарных построек, граничащих с Булонским лесом, и промышленного центра Бьянкура. К концу 1920-х годов это место стало самым многонаселенным пригородом Парижа, четвертую часть которого заполнили иностранцы. Когда Гайто переехал в Бьянкур и поступил сверлильщиком в автомобильный цех, он был удивлен тому, как много русских и особенно украинцев оказалось среди работающих на заводе. В толпе, которая спешила по утрам к проходной, каждый четвертый был из России и почти всегда — офицер. Большинство были людьми семейными, а потому смирными в быту и исправными налогоплательщиками. Поначалу в Бьянкуре русские селились только в пятнадцатом квартале, но потом число их росло и росло так, что город даже стали называть на русский манер — Бьянкурском.

Жизнь здесь была иной, чем в обычных бедных пригородах. Среди рабочих много было людей образованных, принадлежавших в России к среднему сословию, потому они старались сохранять тот образ жизни, к которому привыкли. Отмечали церковные праздники по старому юлианскому календарю, которого придерживается Православная церковь, устраивали русские школы для детей и помогали друг другу как могли. В то время в Бьянкур зачастили социологи, этнографы и любознательные журналисты, чтобы посмотреть, как сумели устроиться необычные эмигранты. Самый боль­шой поток рабочих рук из России принял завод «Рено» в 1924 году, а к тому времени, когда на завод устроился Газданов, про русских уже говорили как про сложившуюся единую команду. К команде этой благоволило начальство, но ее недолюбливали остальные рабочие, особенно политически активные французы и выходцы из Западной Европы.

«Про них известно, что они: а) не зачинщики в стачках; б) редко обращаются в заводскую больницу, потому что у них здоровье железное, видимо обретенное в результате тренировки в двух войнах, большой и гражданской; и в) исключительно смирны, когда дело касается закона и полиции: преступность среди них минимальна, поножовщина – исключение, убийство из ревности — одно в десять лет, фальшивомонетчиков и совратителей малолетних, по статистике, не имеется».

Так выглядели русские рабочие в многочисленных описаниях и отчетах французских журналистов, полиции и социологов, посещавших Бьянкур. Но поначалу никакого единства среди русских не было. Казаки держались отдельно, украинцы отдельно, выходцы из Москвы и Петербурга вообще плохо умели объединяться. Даже в рабочих столовых у каждого «полка» был свой стол. Только через несколько лет совместного проживания и совместной работы различия стали постепенно стираться и появился единый ритм жизни — жизни в Бьянкурске.

В пригороде открылось несколько десятков русских ресторанов и кафе, которые использовались как залы для общественных и политических собраний, самодеятельных и профессиональных спектаклей и даже церковных служб. Митрополит Евлогий, проводивший службы в залах, смежных с рестораном, вспоминал, что верующим приходилось молиться под звуки вылетающих пробок шампанского и звон посуды. По субботам он читал лекции на самые разные темы. В бараке на улице Насьональ, где находилась русская церковь, собиралось множество народу, чтобы после тяжелой трудовой недели вернуться хоть ненадолго в прошлое и вспомнить о прежней, интеллектуальной жизни. Вскоре на улице Point-du-Jour открылся настоящий Свято-Николаевский бьянкурский приход, о котором торжественно сообщили в газетах.

Со временем русские начали сами создавать себе новые рабочие места. Эмигрантские газеты пестрели объявлениями на русском с французскими адресами:

«ЭЛЕКТРИЧЕСТВО Ю. П. МОРАЙТИНИ. Проводка – исправление – арматура ЦЕНЫ НИЖЕ РЫНОЧНЫХ 6, av.de la Porte du Point-du-Jour».

Появились магазины с необходимым для русского квартала набором товаров: баклажанная икра, фаршированный перец, водка, карамель «Москва», пирожки с традиционными начинками, расписные деревянные ложки, иконы. На улицах зазывали вывески:

ВИННО-ГАСТРОНОМИЧЕСКИЙ МАГАЗИН И СТОЛОВАЯ

СТАМБОЛИ

РУССКАЯ КОНДИТЕРСКАЯ «ЖЮЛЬЕН»

Ю. ПОПРАВКА, бывший мастер Фанкони и Либмана в Одессе. Специальность: всевозможные сорта шоколадных конфект, пастила, мармелад, тянучки, клюква в сахаре, ме­довые и мятные пряники. Принимаются заказы на куличи, пасху, кренделя, расстегаи и ватрушки.

CAVIAR VOLGA

ИКРА ЗЕРНИСТАЯ, ПАЮСНАЯ, КЕТОВАЯ ТАРАМА

ГРИБЫ РУССКИЕ МАРИНОВАННЫЕ

КОНСЕРВЫ, СЕМГА ГОЛЛАНДСКАЯ И АНГЛИЙСКАЯ

ПРОДАЖА ОПТОМ И В РОЗНИЦУ.

В Бьянкур потянулись все, кто чувствовал себя хоть как-то причастным к тому новому жизненному укладу, который сложился стараниями русских эмигрантов.

«Мои родители не говорили по-русски и не чувствовали себя русскими, но они переехали в Бьянкур с Монмартра, потому что мой отец умел готовить пасху и печь куличи, русский хлеб и булочки с маком, и здесь была обширная русская клиентура», — вспоминал один из врачей, лечивший рабочих с завода «Рено». Постепенно люди стали уходить с завода, устраиваясь на работу полегче — в парикмахерские, мастерские. Женщины нанимались официантками и швейными мастерицами.

С середины двадцатых годов Бьянкурск стал жить совершенно самостоятельной жизнью, о чем был снят фильм «Дневник русской эмиграции». Гайто удалось попасть на его премьеру, которая была устроена студией Пате в 1928 году на одном из благотворительных балов, организованных Союзом писателей и журналистов. На пленке он узнал и своих коллег по цеху, и соседей по кварталу, и просто знакомых из русских ресторанов.

Благодаря работе на заводе Гайто удалось легализоваться во Франции — получить долгожданную «карт д'идантите» – французский паспорт. Зайдя первый раз в префектуру с необходимыми документами — справкой с места жительства, фотографией, налоговым сбором, — Гайто был уверен, что дальше будет дан ход формальной процедуре, в которой от него уже мало что зависит. Но усатый француз, по виду выходец из