– Совершенно согласен, – улыбаясь, подтвердил доктор. – Ее спасло чудо: шиньон, который принял на себя основной удар.
– Она никогда не носила накладных волос! – удивилась госпожа Чернова, припомнив пространные нотации начальницы о недопустимости всевозможных дамских уловок.
– Думаю, с годами прическа поредела, и госпожа Дарлассон ради красоты стала надевать фальшивые локоны, – пояснил господин Верин, усмехаясь в пышные усы, – по крайней мере, в особых случаях.
– Благодарение богам! Это все так ужасно…
Она замолчала, пытаясь сдержать вновь выступившие слезы и досадуя на себя за излишнюю чувствительность.
Господин Рельский взглянул на нее с сочувствием, хотя не разделял ее переживаний. С его точки зрения, все случившееся было подарком судьбы, которая своей властной рукой отвела подозрения от госпожи Черновой.
Поскольку кузнец был застигнут на месте преступления, это снимало всякие подозрения с остальных. Надо думать, в ту ночь госпожа Дарлассон выпустила господина Нергассона через тайный ход в спальне, а потом гном решил избавиться от свидетельницы или соучастницы – чем Локи [38] не шутит – своего злодеяния.
Мировой судья находил покушение на хозяйку библиотеки весьма своевременным и удачным, хотя благоразумно не стал высказывать свои мысли на этот счет. Теперь все вернется на свои места: минует угроза политического скандала; к гадалке все вновь станут относиться со всем пиететом и наконец дракон уберется восвояси, в свои вожделенные горы…
Последнее соображение особенно радовало господина Рельского.
Размышления нисколько не помешали ему заметить колебания и сомнения господина Верина, который наконец допил свое вино, но не торопился уходить.
– Вы хотели еще о чем-то рассказать? – поощрительно произнес джентльмен, сложив пальцы домиком и пытливо вглядываясь в смущенного врача.
– Да, – с облегчением кивнул доктор. – Знаете, мне кажется, что такой удар мог нанести только тот, кто намного выше гномки – характер повреждений ясно на это указывает… А ведь на ней туфли на высоких каблуках!
– То есть вы хотите сказать, что этого не мог сделать кузнец? – приподнял брови мировой судья.
– Думаю, так! – подтвердил господин Верин и тут же осторожно добавил: – Но, конечно, я не стану утверждать это со всей достоверностью…
– Что ж, тогда подождем, когда очнется сама госпожа Дарлассон, – заключил господин Рельский, хмурясь.
Последние часы гадалка безотлучно находилась рядом с ним. И у них имелись свидетели – начиная с Елизаветы и заканчивая мясником и его домашними, посему даже у самых придирчивых знакомых не могло возникнуть никаких сомнений в ее невиновности. Однако мировой судья испытывал немалую досаду от перспективы продолжения расследования.
Высказав свои сомнения, доктор поспешил откланяться, после чего господин Рельский убедился, что его помощь в библиотеке более не требовались, и услужливо отвез Софию домой.
По дороге они молчали. У молодой женщины не оставалось сил для поддержания беседы, а мировой судья размышлял о последних событиях.
Наконец показалась увитая диким виноградом изгородь вокруг Чернов-парка. Двуколка остановилась у ворот, и господин Рельский помог даме спуститься.
Вежливо поцеловав на прощание руку, он пригласил Софию отпраздновать Бельтайн в Эйвинде.
Госпоже Черновой было неловко соглашаться, однако и отказываться от столь любезного приглашения было неудобно, тем более что джентльмен настаивал. К тому же он приводил весьма веские доводы «за» и утверждал, что ей не следует прятаться от знакомых.
Получив заверения, что она непременно будет, мировой судья отбыл…
Следующий день оказался суматошным и насыщенным. Домашние дела и хлопоты целиком захватили Софию, и к обеду она уже валилась с ног.
Никакие пересуды ее ушей не достигали, никто не торопился с визитом, и даже соседи, господа Шоровы, были увлечены предпраздничной суетой и не тревожили спокойствия Чернов-парка.
В последний апрельский день решительно никому не было дела до щекотливых событий и мрачных разговоров.
Бельтайн принято справлять на природе, ведь этот праздник знаменует приход весны. И пусть в Бивхейме теплые деньки наступают много раньше, традиции все равно соблюдаются свято. Ничего удивительного – праздники в теплую пору года особенно дороги и упоительны! В ночь на первое мая не спит никто, от малолетних детей до почтенных стариков.
София была приглашена в Эйвинд, где планировалось великолепное торжество. По правде говоря, госпожа Чернова пыталась вежливо отклонить это предложение, опасаясь нежелательных разговоров, к тому же события последних дней не слишком благоприятствовали праздничному настроению, однако господин Рельский решительно отмел все возражения.
Еще с полудня начались приготовления: в парке обустраивали кострища и садовые скамейки, расстилали скатерти для господ и слуг, а на деревья развешивали разноцветные фонарики.
С наступлением темноты сад сделался совершенно волшебным: многочисленные огоньки светились вокруг, раздавался веселый смех и гул голосов, тут и там мелькали празднично одетые люди, гномы и гоблины, а возле чаш с пуншем толпилась очередь.
Конечно, слуги веселились поодаль, но сословные различия в Бельтайн стирались, делались почти неразличимыми. Госпожа Рельская собственноручно разливала пунш, а закуски были расставлены прямо на столах, дабы каждый мог угоститься самостоятельно.
Накануне на всех дверях в городе рисовали руны йера, совелу и дагаз – знаки неизбежного наступления солнечной поры и одновременно залог, что на Бельтайн ни в коем разе не польет дождь. Ливень или даже хмурая погода в это время считались крайне дурным предзнаменованием и, надо сказать, случались редко – начертанные руны отвращали ненастье. В этом году, к всеобщему облегчению, обошлось без угрожающих примет.
Разложенный для костров хворост ждал своего часа: ровно в полночь все должны были собраться у пылающего огня, через который желающие могли прыгать. Полыхающее пламя делало это предприятие весьма небезопасным, однако жаждущих всегда находилось немало – по поверью, успешный прыжок сулил здоровье и благополучие на весь год. Молодые парочки сигали через костры, старшее поколение лишь хлопало удачным прыжкам и отдавало предпочтение превосходному угощению и веселым сплетням. Девушки высоко подбирали платья, чтобы уберечь их от огня, что вызывало неодобрительные взгляды дам и заинтересованные – джентльменов. Но в Бельтайн было простительно то, что в любое иное время сочли бы полным бесстыдством. Шалая ночь, когда вино и сладкий весенний воздух кружат голову, заставляя забывать обо всем… Впрочем, матроны пристально следили за дочерьми, не дозволяя, чтобы всеобщее безрассудство перешагнуло известные пределы.
Госпожа Чернова огляделась по сторонам и улыбнулась. Приятно было хотя бы ненадолго отбросить подозрения и радоваться жизни! Веселая плясовая так и манила танцевать, и молодая женщина охотно поддалась соблазну. Круг с драконом, потом смена партнеров – и полька в паре с господином Рельским, а после церемонное приглашение от инспектора Жарова…
Словом, София радовалась этому празднику, будто беззаботная молоденькая барышня. Единственная ночь в году, когда позволительно забыть даже о трауре, только неизменно черное платье напоминало, что жизненные реалии можно лишь ненадолго отодвинуть, но с наступлением утра все вернется на круги своя. Весь год ей строго-настрого запрещалось показываться в обществе, а хорошим тоном было вообще запереться дома и носа не казать на улицу, демонстрируя глубокую скорбь.
Прекрасно это сознавая, молодая женщина позволила себе пренебречь всеми прискорбными обстоятельствами и веселиться.
Даже тревожащее присутствие дракона, который также оказался здесь, нисколько не помешало ей наслаждаться жизнью.
