ничего не замечала и теперь пребывала в полной оторопи.
Несомненно, мужчина заметил ее состояние и по обыкновению рыцарственно пришел на помощь, отвлекая разговорами о расследовании.
– Теща инспектора – особа властная и обладает прескверным характером, – усмехнулся мировой судья. – Потому он просил всех держать в секрете ту попойку. Разумеется, если бы господина Ларина всерьез заподозрили в убийстве, он бы признался, но до поры до времени молчал. В конце концов, ему не предъявляли никаких обвинений! Теперь же они все клянутся, что он не отходил от стола дольше чем на пять минут, а этого явно недостаточно для убийства.
– Я совсем запуталась… Зачем тогда он напал на нас? И кто ударил госпожу Дарлассон?!
– Сама госпожа Дарлассон утверждает, что напал на нее именно старшина пожарных, – вздохнул господин Рельский и развел руками, – хотя, полагаю, она вполне могла кого-то выгораживать, ведь на Ларина теперь можно безнаказанно повесить всех собак. Меня допустили к ней лишь сегодня, и ей могли заранее рассказать обо всем. По словам хозяйки библиотеки, она из любопытства принялась читать книгу, которой ранее интересовался господин Ларин, и обнаружила пометки на полях, сделанные его рукой. За этим занятием ее и застал старшина пожарного приказа, который явился ради обсуждения дополнительной защиты от огня – последнее время это сделалось идеей фикс почтенной гномки. Она что-то пошутила о том, что он нашел любопытный способ превратить заклятие тушения пожара в оружие… Полагаю, с того момента ее участь была предрешена. Господин Ларин оказался буквально одержим идеей борьбы с драконами и поторопился убрать чересчур догадливую даму-библиотекаря. Он прихватил из дому молоток и засел в саду, ожидая благоприятного момента… Понятно, что появление господина Нергассона стало для него подарком коварного Локи!
– Но что Нергассон делал в саду библиотеки в такой час?
– Полагаю, пришел на свидание к госпоже Дарлассон, – отмахнулся мировой судья. – После смерти Ларгуссона они весьма сблизились…
– Но я думала, что на нее покушались именно из-за убийства в библиотеке! – вымолвила гадалка, теребя бахрому шали.
– Я тоже так считал, – пожал плечами господин Рельский, глядя на ее тонкие пальчики, взволнованно терзающие шерстяное кружево. – Но известный принцип юриспруденции гласит: впоследствии не означает вследствие. То есть следующие одно за другим события могут быть вовсе не связаны между собой. А мы поспешно приняли совпадение за аксиому.
– Сам господин Ларин тоже утверждал, что не убивал сторожа, – пробормотала она задумчиво, – хотя я ему не поверила.
– Придется поверить, – вздохнул мужчина. – Мне очень хотелось бы, чтобы убийцей оказался старшина пожарных и все это расследование наконец закончилось.
Госпоже Черновой вдруг подумалось, что, если бы не известные обстоятельства, он охотно обвинил бы во всем ныне покойного Ларина, лишь бы не докапываться до истины и завершить всю эту историю.
Вскоре господин Рельский откланялся, оставив молодую женщину в тревожных размышлениях.
Мировой судья вернулся в Эйвинд. Ворох бумаг требовал внимания хозяина, и следующие часы он безраздельно посвятил делам.
Едва он успел разделаться с последним письмом, секретарь почтительно сообщил:
– Госпожа просила вас посетить ее до обеда.
– Вот как? – рассеянно отозвался господин Рельский.
Не в привычках матушки было видеть его более двух раз в день, за столом, однако неприятностей ожидать не стоило. Почтенная госпожа Рельская была серьезно озабочена лишь двумя вещами: собственным здоровьем и матримониальными планами – именно в таком порядке.
Джентльмен слегка ослабил узел галстука, на всякий случай переспросил секретаря, есть ли еще какие-нибудь дела (втайне на это надеясь), вздохнул и отправился разыскивать матушку.
Она обнаружилась в так называемой шахматной гостиной – любимой комнате сына. Женщина взволнованно расхаживала из угла в угол и пожирала бесчисленные конфеты, что выдавало ее взвинченность, так как обыкновенно она слишком заботилась о фигуре и не позволяла себе лакомиться грильяжем и поджаренными булочками с конфитюром.
Госпожа Рельская походила на белоснежную кошечку чистейших кровей.
Услышав, как открылась дверь, она тут же порывисто бросилась к сыну. Подобная импульсивность мирового судью удивила: она чаще всего двигалась плавно и медленно, а физическим упражнениям предпочитала негу на подушках, еще более напоминая разленившуюся и слегка раздобревшую кошку.
– Слава Фригг! – воскликнула она. – Ты наконец пришел!
– Конечно, матушка, – осторожно ответил тот, усаживая ее в кресло, – но расскажите, что случилось, что вы так срочно за мной послали?
С матерью он разговаривал весьма официально и сдержанно.
Госпожа Рельская опустила глаза, отвернулась и принялась обмахиваться веером.
– Последнее время ты странно себя ведешь, – начала она, слегка запинаясь. – Ты нервозен, волнуешься по пустякам, совсем не улыбаешься. Даже здесь не бываешь, хотя раньше не проходило и дня, чтобы не сыграл партию-другую. Ты замкнулся в себе и не рассказываешь даже мне, что случилось и почему ты сам на себя не похож! Я волнуюсь…
По-девичьи яркие и полные губы госпожи Рельской (благодаря помаде, а не природе) затряслись, и, пока почтительный сын приходил в себя от сказанного, она вдруг встала, стремительно подошла к нему и тревожно спросила:
– Это из-за финансов, верно? Мы разорены? Ты поэтому так нервничаешь?
Мировой судья расхохотался, и даже оскорбленный вид матери не унял его смех.
– Прощу прощения, сударыня, но ваши подозрения совершенно беспочвенны! – отсмеявшись, заверил он со всей серьезностью, на которую был способен. – Средств у нас более чем достаточно, можете не волноваться!
Было видно, что в госпоже Рельской борются досада (из-за неуместного, по ее мнению, веселья сына) и облегчение (от его слов).
– Все же ты ведешь себя странно! – вымолвила она настойчиво. – Что случилось? Только не говори мне, что всерьез намерен жениться на этой ужасной госпоже Черновой! – вдруг всполошилась она.
Видимо, последнее предположение тревожило ее куда меньше, нежели денежные дела, однако и возможная женитьба сына на «этой особе» приводила матушку в ужас.
Господин Рельский сжал челюсти, потом отвернулся и проронил:
– Пока вопрос об этом не стоит.
– Слава богам, – прижала руки к груди женщина, – но ты должен мне обещать, что никогда не сделаешь ей предложения! О ней такое говорят…
– Хочу напомнить вам, – оборвал ее мировой судья холодно, – что я давно совершеннолетний, и женитьба на ком бы то ни было – мое личное дело, в которое вас, сударыня, я снова прошу не вмешиваться! И не повторяйте нелепых слухов! А теперь прошу меня извинить.
Он коротко поклонился и стремительно вышел, оставив слегка успокоившуюся госпожу Рельскую молить всех богов, чтобы этот союз оставался лишь страшным сном.
К собственному сожалению, она ничего не могла противопоставить упрямому сыну, разве что уговоры, но мировой судья давно вырос из коротких штанишек и нотации матери пропускал мимо ушей.
Состояние, поместья, доли в предприятиях и концессиях – все это принадлежало персонально господину Рельскому как единственному сыну и наследнику покойного отца. Домочадцам же приходилось уповать на его щедрость. Впрочем, он никогда не обманывал ожиданий, выделял сестрам и матери прекрасное содержание, однако взамен требовал полного послушания.
Конечно, при иных обстоятельствах она предпочла бы, чтобы сын вовсе никогда не женился. Но, к несчастью, предки Рельских установили майорат на все сколько-нибудь значимые поместья. Других сыновей у нее не было, а потому участь матери и сестер была бы незавидна, если бы им вдруг довелось его пережить. До рождения законного сына наследником господина Рельского оставался дальний родственник
