сгущенного молока. Напротив каждого командира — казенная фарфоровая чашка из столовой.
Разговор шел степенный, с расстановками: о невестах, о доме, о предстоящей встрече и немного о службе. Опустошив чайник, сержанты встали — надо ведь и меру знать. Завтра вставать рано. И тут подал голос Дронов.
— А вы знаете, что сегодня заявил мой подчиненный Фролов?
— Это который? Шкаф здоровый?
И Дронов коротко передал треп Фролова в каптерке, кое-что опустив, само собой, кое-что добавив от себя.
— Это настоящее хамство.
— Борзость натуральная.
— Буреют зеленые. Давить надо.
— Да, повоспитывай их попробуй, когда над тобой ротный да замполит постоянно зудят — неуставные, неуставные, в тюрьму посадим.
— Тихо, хлопцы. Зачем крайние меры применять? Мы его и так, мирным путем обломаем. Сделаем шелковым. А офицерам говорить не стоит. Зачем их беспокоить? Сами справимся.
И они задержались еще на пару минут обсудить план «воспитания» Фролова.
Ночью Фролу приснился страшный сон. Он бежал марш-бросок на шесть километров. На нем почему-то были ватные брюки и куртка, а в руках вместо автомата — лопата. «Рано тебе оружие доверять. Побегай с лопатой» — слышал он громкий голос старшего сержанта Мишина. Но, сколько Фрол не оглядывался, не искал глазами старшину, — его не было. Зато рядом стоял долговязый Шелудько и открыто улыбался. Фрол хотел тут же разделаться с ним, уже даже представил, как от его мощного удара курсант переломится пополам, потом ноги оторвутся от земли, и он, пролетев метра три, свалится в кустах. Но в последнюю секунду он заметил, что на погонах его врага сержантские лычки. «Во наглец, — думал Фрол, — нацепил хэбэ старшего сержанта Мишина. Ну ничего, вот сержант увидит…» Но к огромному его удивлению Шелудько рявкнул старшинским голосом: «Ударить хотели? Я вас насквозь вижу, Фролов. Даю минуту времени, за которую вы должны пробежать шесть километров. Не уложитесь — пеняйте на себя! Время пошло!»
С Фролом творилось что-то неладное. Он понимал, что надо бежать, надо уложиться во время, надо успеть. Но ноги не слушались его. Мышцы набухли, стали твердыми, как камень, ноги — тяжелыми бетонными тумбами. В горле все пересохло. Язык прилип к нёбу. Фролу казалось, что еще немного, и он потеряет сознание, упадет. Такое однажды с ним было. Когда это было? Нет, не вспомнить. А в голове пульсировала одна мысль: «Бежать! Бежать!» Она била молотом, давила изнутри, сжимала все тело. И почему так долго тянется минута?
— Время! — услышал Фрол голос старшины откуда-то сверху. — Не уложился! Сейчас побежишь снова.
И тут Фрол разглядел Шелудько. Это он командовал и злорадно улыбался, прислонившись спиной к дереву. В руках у него был секундомер.
Ну нет, подумал Фрол. Только не это. Хватит, поиздевался долговязый. Но ноги сами почему-то шли на старт. Он представил себе, как снова будет мучиться на трассе, не уложится во время, а на финише его будет ждать улыбающаяся физиономия Шелудько. Ну нет. Хватит! Терпеть не буду! И Фрол, схватив лопату наперевес, с отчаянным криком побежал на своего врага. В последнее мгновение в глазах Шелудько мелькнул страх, и он почему-то крикнул голосом Ваганова: «Фрол!..»
— Фрол! — сильнее толкнул друга Ваганова. — Да проснись же ты! Подъем уже был!
Фрол посмотрел осоловевшими ото сна глазами. Но, увидев, что все в казарме одеваются, соскочил с койки.
— Рота! Смирно! — раздался вдруг голос старшины. — Медленно одеваемся. Потренируемся. Отбой!
Все задергались в нервном тике, сбрасывая одежду. Фролу нечего было снимать, и он, недолго думая, завалился снова под одеяло. Новая команда «Подъем!» особой реакции у него не вызвала. Он видел суету и спешку вокруг себя, но никак не мог понять, куда все торопятся. В строй он встал позже всех. Даже Шелудько, опоздавший на полминуты, с победным видом смотрел на Фрола, безразлично заправлявшего хэбэ в строю. Рота, конечно, в сорок пять секунд не уложилась, и снова последовала команда «Отбой!»…
Курсанты ошалело носились от коек до коридора и обратно, разрывая на себе обмундирование, теряя пуговицы, шапки, падая и тихо матерясь. После пятого «героического» штурма неприступной команды «Подъем!» сон с Фрола слетел, и теперь он старался не отставать от Ваганова, успевавшего встать в строй первым. В строю он со злобой смотрел на курсанта Шелудько — виновника их затянувшейся тренировки. Правда, один раз ему удалось уложиться во время, но тогда он не успел обуть сапоги, и очередную попытку опять не засчитали роте. Так на практике Фрол постигал мудрость армейского девиза: «Один за всех, все за одного». Но он немного перефразировал: «Один за всех, все из-за одного». Смысл, считал он, остался прежний, зато ближе к истине и соответствует жизни. Правда, ему было не по душе, что претворяется в жизнь только вторая часть лозунга. Разве это справедливо, когда все отдуваются из-за одного? Почему, к примеру, он или Ваганов должны прыгать наравне с Шелудько, если они успевают одеться за сорок секунд? Пусть сам и прыгает до изнеможения. А они-то в чем провинились? Фрол слышал, что армия тем и сильна, что люди в ней единое целое, один организм. И если кто-нибудь не может справиться со своими обязанностями, отдуваются остальные. Друзья рассказывали: попадет в роту один неумеха, весь коллектив из-за него страдает. А чтобы этого не было — таких надо учить и заставлять добросовестно служить. И они с удовольствием рассказывали, как это делалось у них в частях. Но сколько «уроков» не перебирал в памяти Фрол, ни один не подходил к Шелудько — то метод слишком слабый, то чересчур жестокий. «Да что тут думать, — прямолинейно решил Фрол. — Набью ему морду, и дело с концом». Ваганов план одобрил. Осталось дождаться вечера.
Как обычно, после любого занятия во взводах подводились итоги. Командиры отмечали лучших и худших, последним, как правило, объявляя наряды. Привычка подводить итоги въелась в сержантов настолько сильно, что они проводили разборы по любому поводу и без повода. На этот раз Дронов отметил Ваганова. Фролов надеялся услышать и свою фамилию среди лучших, но его замкомвзвод не назвал. Среди отставших, конечно, был отмечен Шелудько. Помолчав секунду, сержант назвал и фамилию Фролова. Считая, что замкомвзвод ошибся — с каждым ведь такое может случиться, — тот переспросил:
— Как, хуже всех? Я же был в строю вторым!
Сержант смерил его недовольным взглядом и произнес:
— Вам я объявляю два наряда вне очереди за пререкания. Остальных наказывать не буду, так как эта тренировка первая. Надеюсь, в дальнейшем исправитесь.
У Фрола перехватило дыхание. Это же надо, вместе с этим долговязым Шелудько!? Да разве я такой, как он? Он ничего не умеет, а я… А ведь как раз я получил два наряда, а тот же Шелудько рад-радехонек, что так легко отделался. И спрос будет теперь с меня, как с нарушителя. Что Шелудько? Он не умеет. У него что-то не получается. Но зато он дисциплинирован. Научится. А не научится и таким уедет дальше служить. Никого это не волнует. А вот его, Фрола, обязательно возьмут на заметку как недисциплинированного, пререкающегося с сержантами… Но он-то, Фрол, знает, кто в этом виноват. Это все Шелудько. Не было бы его, не ошибся бы и сержант, назвав Фрола… Да и он, дурак, не сдержался. Ну, ошибся сержант — с кем не бывает. Так вместо того, чтобы молчать, вылез. И получил. В следующий раз будешь умнее, бичевал себя Фрол. А с Шелудько надо разобраться…
Он отвлекся от своих мыслей и прислушался к замполиту, который пришел на политинформацию. По расписанию проводить ее должен был командир роты. Видимо, думал Фрол, и среди офицеров «дедовщина». Политинформация была о неуставных взаимоотношениях. Еще дома друзья говорили, что за драки в армии строго наказывают, даже можно попасть за решетку. Но Фрол на это как-то не обращал внимания, считая, что уличные законы вполне приемлемы в армейской жизни.
Замполит же доходчиво и красноречиво объяснял, что такое неуставные отношения и какую ответственность может понести военнослужащий. Фрол задумался: как же быть с Шелудько? Ваганов настаивал: набить морду. Но бить-то, конечно, будет он, Фрол, так что ему, в случае чего, и отвечать. Но Шелудько должен быть наказан… Ведь не один же Фрол бегал, вся рота бегала. Значит, разбираясь с
