опухла… Болит… Стоять не могу… Замените.
Тот перевернулся на другой бок и что-то недовольно пробурчал во сне.
— Ну что, — окликнул курсанта дежурный по роте. — Заменил тебя Дронов?
— Нет, — выдохнул тот обреченно.
— Ладно, иди спать, — великодушно проговорил начальник. — Фролов за тебя достоит.
Длинное лицо подчиненного не выражало радости от проявленной дежурным доброты, тем более уважения и подобострастия. И командир пожалел, что показал широту своей души. С «зелеными» этого делать не стоит. Лишнее. Все равно не оценят. Но изменять своего решения не стал.
— Это ты его отоварил? — спросил Ваганов у Фрола, наблюдая, как Шелудько под руки уводили в санчасть.
— Да я так, чуть-чуть.
— Теперь начнут копать. А если он заложит? Ведь тогда тебе хана. Повяжут.
— Что же делать?
— Припугнуть. Мол, если откроешь рот — на белом свете не жить. Меня посадят — Ваганов, мол, отомстит. Так и сказать. А он трус, испугается…
Не теряя времени, они двинулись в санчасть. Шелудько без сапога с задранной до колена штаниной сидел на скамеечке в коридоре, демонстрируя последствия службы. Друзья подхватили его под мышки и поволокли в туалет, как всегда пустовавший в эти утренние часы.
— Тебя смотрел врач? — спросил Ваганов.
— Не-е-е, — жалобно протянул Шелудько. — Он еще не пришел.
— Значит, так, скажешь, что ударился о койку пару раз. Понял? Упал и ударился. Сообразил?
— Ага. О койку ударился.
— И всем офицерам, сержантам, друзьям — всем, короче, так говори. Понял?
— Понял.
— По моему, не очень ты понял, для чего мы пришли…
— Понял, — закивал в страхе курсант.
Слова Ваганова глубоко запали в душу Шелудько, и он упорно молчал, кто бы его не спрашивал.
Допытывались офицеры о случившемся особенно упорно. «Ты не бойся, — говорил задушевно командир роты. Скажи только — кто, и в конце учебки поедешь в лучшее место, куда захочешь».
Замполит предлагал кроме удачного распределения более близкие и совсем заманчивые льготы — через воскресенье ходить в увольнение. «Еженедельно нельзя, — говорил он, — могут догадаться товарищи, что ты мой человек. А это ни тебе, ни мне не желательно». А через пять минут после ухода очередного посетителя в палату просовывал голову Ваганов, который тоже каким-то образом попал в санчасть, и требовал от Шелудько полного отчета о проведенной беседе. И, одобряюще похлопав курсанта по костлявому плечу, хвалил его за стойкость.
С уходом Шелудько в санчасть в роте стало как-то непривычно тихо и спокойно.
— Скучно, — несколько раз замечал Дронов перед строем. — Посмеяться не над кем. Как думаешь, Фролов?
Последнее время он стал особенно часто, даже по пустякам задевать его. То вдруг увидит, что сапоги плохо почищены, и заставит их почистить за полминуты. Если тот не укладывался, тренировка повторялась. И Фрол, чтобы уложиться в бестолковый норматив, огромными прыжками носился по казарме, давя табуретки, как скорлупу грецких орехов. В строю исходили хохотом от бесплатного аттракциона, а вечером до отбоя он ремонтировал мебель. За несколько дней так освоил эту новую для себя профессию, что вполне мог бы работать столяром. Молоток в его огромных ручищах лихо выстукивал, вгоняя гвозди в дерево.
«Выслуживается, — думал Дронов, исподтишка наблюдая за работой Фрола. — Но шиш тебе, зеленый, от меня таким образом не открутишься. Учеба только начинается. Сделаю я из тебя шелкового. Ты у меня узнаешь, что такое служба, поймешь, что сержантов надо уважать, а «дедушек» особенно».
И с утра для Фрола начиналось все сначала.
— Сапоги не чищены! — орал Дронов, и Фролов под общий гогот носился по роте, наводя беспорядок. Но, выбегая на улицу, обувь не чистил, так как на ноги уже сержант не смотрел. Главное — он развлекся. И Фролова-дурака кое-чему научил. Но на этот раз дело с сапогами не закончилось. Завтрак задерживался на неопределенное время, и Дронов решил продолжить развлечение, как обычно начинавшееся на утреннем осмотре.
— Фролов, — недовольно проговорил Дронов. — Ты очень неаккуратен. Зачем по моим сапогам прошелся своими ластами? А ну давай чисть, зелень!
Этот дешевый прихват был рассчитан на невнимательность курсанта. Ведь иной раз и не заметишь, на что наступил. Но Фролу уже был знаком этот прием. С особым подобострастием устранял свою «ошибку» Шелудько, надраивая замкомвзводу перед строем и без того блестящие сапоги. Помнится, в первый раз для пущей убедительности, Дронов сам себе наступил на сапог, оставив аккуратненький четкий отпечаток рифленой подошвы — чтобы не поцарапать ненароком глянец. Позже он не делал этого, но Шелудько все равно бросался, сломя голову, наводить блеск.
Фрол недоверчиво посмотрел на носок сержантского сапога. На нем четким серым рисунком проступал отпечаток подошвы. «Неужели оплошал? — в первое мгновение подумал он, но тут же остановил себя. — Не может этого быть! Дронов хочет, чтобы я, как Шелудько, лизал ему сапоги. Сам почистит!..»
— Ты слишком медленно выполняешь команду, Фролов!
— Не буду.
— Как не будешь? А кто наступал? Я, что ли? А ну давай, зелень поганая, хватай щетки и драй сапоги.
— Не буду!
Дронов не ожидал такого поворота событий и сейчас стоял перед строем как оплеванный. Курсанты притихли в ожидании. Такое в роте было впервые, чтобы курсант восстал против «отцов»-командиров.
— Ну ладно, — наконец выдавил Дронов. — Ты их мне вечером почистишь. А потом на всю ночь на очко пойдешь.
Весь день Фролов провел как во сне. Рота готовилась к стрельбам, и он со всеми бегал, целился из автомата, что-то записывал на лекции в тетрадь.
Ну, как он мог воспротивиться требованию сержанта? Как на это решился? Что с того, что унижается достоинство, методически и целеустремленно убивается в тебе все человеческое? Ведь все через это проходят и живы остаются, совершенно не ломая себе голову о совестливости. Кому нужны в армии эти высокие материи? Лишь бы армейские «законы» были незыблемы. Они гарантируют на всю армейскую жизнь беззаботную службу «дедам», легкую службу «фазанам» и вечную пахоту «пупам» и «зеленым». А Фрол выступил против, что же он делает? «Законы», устанавливаемые годами, передаваемые из поколения в поколение, за один раз не изменишь, и ему их не переломать. Ведь сержанты, если захотят, скрутят его в бараний рог. Это им раз плюнуть. Один против коллектива не попрешь. Ведь каждый из курсантов в глубине души надеется, что придет время и тогда он будет устраивать цирковые представления по типу Дронова. И эта надежда, эти розовые мечты придают им силы, они лезут из кожи вон, чтобы понравиться сержанту… Фрол ненавидел людей, добивавшихся успеха лизоблюдством. С Вагановым, правда, дело обстояло сложнее. Он земляк. Да и подход к сержантам найти умеет, с людьми ладит. Может, это и сблизило его с Дроновым…
Фрол так и не решил, что же ему делать вечером. «А, — подумал он, — что будет, то и будет…»
Вечером он не стал чистить сапоги Дронова, не пошел и туалет убирать.
Сержанты возмутились. Это надо же, курсант не выполняет их требований! Свои порядки желает установить! Не бывать этому, решили они на экстренном заседании.
Фролова вызвали в каптерку, на «беседу».
Знакомые все лица, отметил про себя курсант, окинув взглядом ночное сборище в тесной кладовой. Все до мелочей повторилось и на этот раз. Видимо, такие «беседы» сержанты проводили часто, решил Фрол. Уж очень все отработано. И в плотный круг берут — ни рук не повернешь, ни назад не отступишь. В этом положении с любой стороны жди удара. «Интересно, — думал Фрол, — как будут бить — ногами, руками?» Он не собирался защищаться, да и какой смысл — не успеет он поднять руку, как получит сзади и
