Лалит Чатурвэди
и не только
Я не верю в чудеса. Знаю, что чудес не бывает. Но Господь дал нам в утешение компенсацию — случайность! И что касается лично моей жизни, то случайность играла в ней всегда столь большую роль, что, положа руку на сердце, я несомненно признаю участие в своей судьбе некоей сверхъестественной силы, помогающей мне выживать и двигаться куда-то вперед, порой даже вопреки собственной воле. Я действительно встретилась с пожилым брахманом Лалитом Чатурвэди, причем задолго до того момента, когда, по логике вещей, на то должен был представиться шанс.
Манго Сингх пробыл в Москве только три дня. На четвертый день мы вместе с ним уже улетали ночным рейсом Аэрофлота, следующим из Шереметьева-2 в Дели. Я поставила маму перед фактом своей командировки, отправила Лешу с Евпатием в вологодскую глушь и позвонила Оле. Я поймала ее как раз в больнице, откуда они с родителями забирали в это время Леню. Через три недели они должны были приехать в Москву к тому самому специалисту по сломанным позвоночникам, и я попробовала настоять, чтобы они остановились у меня. Но Оля смогла меня все же убедить, что для Лени слишком тяжело будет ездить из загородного поселка в центр города на приемы и на процедуры. А кроме того, он будет крайне неловко чувствовать себя у меня дома в своем нынешнем состоянии. Единственное, в чем мне удалось проявить непоколебимую твердость, — я сняла для них два номера люкс в гостинице «Украина» рядом с легендарной клиникой и прикрепила к ним служебную машину, которая будет дежурить в ожидании указаний двадцать четыре часа в сутки на протяжении всего времени их пребывания в Москве. Я попросила Олю поднести трубку к Лениному уху и крикнула в телефон, что люблю его. Мне страшно хотелось, чтобы он ответил так же, но, видимо, смущенный присутствием людей, он только шепнул мне «Спасибо!» и как-то по-особенному тепло и радостно рассмеялся. После этого разговора я, сама не знаю почему, долго плакала.
В Шереметьево-2 мы с Манго Сингхом приехали за два с лишним часа до вылета — Ленинградское шоссе вечно ремонтировали, и я боялась пробок. Но в этот день их почему-то не было, и вся дорога заняла не более сорока минут. Мы быстро прошли регистрацию и пограничный контроль в VIP-зале, после чего проследовали в зал для пассажиров первого класса. К моему удивлению, народу было полно, в основном бизнесмены, следующие транзитом через Москву из Европы на Восток или в обратную сторону. Все столики в зале для некурящих пассажиров были заняты, и мы с Манго Сингхом заглянули на всякий случай в соседнее помещение. Зал для курящих оказался тоже битком забит, но за ближайшим к выходу столиком сидел только один человек с сигарой в зубах и стаканом в руке. Я вспомнила показанную мне Чертковым фотографию и по реакции Манго Сингха поняла, что это действительно не кто иной, как сам Лалит Чатурвэди! Господин Сингх, безусловно, не знал о том, что Чертков настоятельно предложил мне при возможности познакомиться с этим человеком, и все в очередной раз произошло исключительно благодаря случайному стечению обстоятельств.
Манго Сингх остановился возле Лалита, прижал свои маленькие ручки к сердцу и застрекотал на родном языке. Каждый раз после нескольких фраз он низко наклонял голову в громоздкой чалме. Лалит слушал и в ответ на глубокие поклоны маленького человечка слегка наклонял голову и ослепительно улыбался. Наконец господин Сингх закончил свой длинный панегирик и ухватился за свободную от стакана руку Лалита Чатурвэди с явным намерением ее поцеловать. Но тот не дал ему этого сделать. Поставив стакан на стол, господин Чатурвэди взял левой рукой правую руку Манго Сингха и пожал ее. Манго Сингх при этом трепетал, и в глазах его стояли слезы восторга.
Тут Лалит заметил, что я стою рядом с малюткой Сингхом и не могу подойти к столику, так как бородатый коротыш полностью загородил мне проход. Обняв господина Сингха за плечи, господин Чха довольно бесцеремонно передвинул его в сторону от прохода.
— Манго! — Он свободно перешел на русский язык. — Почему вместо того, чтобы говорить всякие глупости, ты не представил меня своей даме?
Поняв свою оплошность, мой спутник бросился нас знакомить. Я протянула господину Лалиту Чатурвэди свою визитную карточку и в обмен получила точно такую же визитку, как видела три дня назад в кабинете у Черткова.
Преисполненный восторга от этой случайной встречи, Манго Сингх немедленно побежал к барной стойке и принес Лалиту виски, а мне кампари-оранж. Но Лалит заставил выпить с нами и Манго Сингха. Не смея отказать, тот влил в себя стакан джина «Голубой сапфир» с тоником, отчего потом, едва перебравшись в самолет, отключился. Всю дорогу из-под поникшего тюрбана Манго Сингха раздавалось сопение, переходящее временами в громоподобный храп.
В самом первом тосте Лалит Чатурвэди признался мне в любви к Москве. На мой вопрос, сколько он сейчас здесь пробыл, он ответил, что в этот раз, увы, он был здесь лишь три часа, так как следует домой транзитом из Праги.
Я проезжала через Прагу, когда летала в Швейцарию по вопросам своего наследства, и город этот потряс меня. Я сказала об этом Лалиту. Он согласился, но заметил, что самым любимым его городом была и остается Москва, притом, подчеркнул он, та самая, старая, советская еще Москва! Такое откровение со стороны Лалита, признаться, вызвало во мне немалое удивление. Я спросила, с какой стати ему, человеку отнюдь не коммунистических воззрений, так до сих пор нравится период пресловутого «развитого социализма»?
Лалит усмехнулся:
— Мне нравится период моей молодости, а то, что она проходила в Советском Союзе в застойные годы, по крайней мере, сделало ее непохожей на молодость моих индийских сверстников, продолжавших жить, учиться и работать дома или же поехавших в Европу или США.
Недаром говорят, что по пьяни русские люди больше всего склонны рассуждать о политике. Лалит Чатурвэди с каждой новой порцией выпивки казался мне все более симпатичным собеседником, но меня все равно тянуло на идеологический спор. Нас пригласили на посадку. Мы допили то, что было у нас налито, Лалит бросил давно погасшую сигару в пепельницу, и, ухватив под белы руки нашего заснувшего бородатого друга, мы переместились в самолет. Где и продолжили.
Разговоры о советской Москве напомнили мне нашу прежнюю жизнь, безалаберную и свободную. Но странно — мне все равно не хотелось бы возвратиться на нашу старую кухню. Не хотелось мне больше ни свечей, ни песен. Я уже через все это прошла. Я знаю цену всему этому, всем нашим вольнодумным друзьям-интеллектуалам. Увы, узнала цену даже своему собственному отцу! Неужели же так хорошо в той жизни было живущим у нас под боком студентам-иностранцам?!
— Не думаю, честно говоря, что так уж просто жилось вам в советской стране. И немало ложек дегтя было небось положено в медовую бочку вашей молодости! — Я сама от себя не ожидала такой патетики.
Впрочем, мой собеседник был настроен весьма философски.
— Это правда, и тогда это очень мешало, но сейчас вспоминается в основном хорошее. Даже плохое, когда оно уже прошло, воспринимается совсем не так, оно кажется глупым, смешным, но уж точно не страшным. Есть, должен сознаться, и такие приятные воспоминания, которых, по большому счету, стоит стыдиться, но, скажу правду, не получается.
— Вы имеете в виду что-то интимное? — Я сама понимала, что меня несет, но уже не могла остановиться.
— Что вы! — отвечал мне индус. — Интимного стыдиться не стоит, тем более в наши годы. Я о другом. Вы себе не представляете, какое безумное ощущение собственной значимости появлялось в душе каждого иностранного студента в СССР после того, как он начинал хотя бы немного понимать русский язык и ориентироваться в окружающей действительности. Я никогда не был столь важен и значителен, как в двадцать лет, когда, в отличие от моих русских знакомых, мог дважды в месяц выезжать в Западный Берлин или в Вену и каждый раз привозить по три пары настоящих джинсов и по одному кассетному магнитофону. Даже если я стану премьер-министром своей огромной страны, мне не быть уже таким же важным, как
