элементарны, что экстенсивное развитие должно даваться легко. Пристроить одну комнату, и еще одну, и еще — это должно быть самым заурядным и будничным делом, не требующим ничего, кроме доброй воли и сил. Фактически речь идет о коммуне, о монастыре, о кибуце, об общине, выживающей собственными силами. Прецеденты таких коммун имеются — нищие своими силами, по собственной (не подержанной властями) инициативе создают себе убежища и жилища на свалках и пустырях, в брошенных домах, в разоренных заводах. Я предлагаю опереться на этот, уже существующий опыт коллективного строительства. Поддержать ближнего не обещаниями, не партийной корочкой, не благодушным враньем о том, что он скоро станет европейцем, — но лишь тем, что дать ему возможность выжить. Только лишь. Это немного, правда?
Я предлагаю дать возможность развиться самоорганизации обездоленных — не агрессивной, не классово ориентированной, но такой, которая открыла бы возможность строительства модели общества. Нужен дом-убежище, с запрограммированной моделью самовозведения. Если человек хочет остаться в доме, он должен стать плотником и каменщиком, штукатуром и маляром, электриком и сварщиком. Дом должен разрастаться как улей, как муравейник, как Вавилонская башня. Соответственно, архитектурно- эксплуатационный проект должен быть примитивно прост — всякое добавление должно вписываться в общий план и быть простым, по принципу сот.
Остаться жить в доме может только тот, кто непосредственно работает на развитие дома. Администрация, следящая за порядком, присутствует и следит за тем, чтобы никто не использовал пребывание в доме в целях спекулятивных — например, скрыться от правосудия, обирать ближних.
Администрация принципиально не должна получать за работу никаких денег. Чтобы не быть голословным, предлагаю себя на должность одного из директоров. Директоров должно быть несколько, коллегиальный совет, исключающий пристрастия и протекции. Только принцип общего труда, и никакого иного, для поддержания функционирования дома. Всевозможные злоупотребления должны пресекаться полицейскими мерами.
Должно существовать несколько общественных заведений — большие библиотеки, спортзалы, детские сады, ясли, школы. Существуют учителя, рекрутируемые из самих жильцов, — учителя, воспитатели, тренеры, библиотекари не получают никакой зарплаты, помимо права питаться и проживать в доме. Питание — как общее (существует общая столовая или столовые), так и индивидуальное — в комнатах созданы простые условия для самой базовой кухни: чайник, плитка. Обед и ужин — в общих столовых. Продукты самые простые: крупы, овощи, раз в неделю мясо, раз в неделю рыба. Никакого алкоголя и никакого табака. За употребление наркотиков — немедленное выселение. На территории дома не имеют хождения никакие деньги. Всё дается даром — и за всё берется плата в виде трудовой повинности. Это условия монастыря или коммуны, но предполагается, что в такой дом идет тот, кто предпочитает данную жизнь бродяжничеству.
Во всяком обществе возникает прибавочный интеллектуальный продукт: находятся люди, умеющие рисовать, музицировать, сочинять. Все их таланты должны быть направлены только на общее дело. Можно покинуть этот дом и выйти в мир рынка.
Но пока ты принимаешь помощь других, пока ты член этого коллектива, ты обязан отдавать им все свое время — рисовать для них, сочинять стихи для них. Этот дом — не рынок, это общее жилье, это убежище и государство. Любые формы самовыражения и творчества должны стать естественным дополнением среды дома. Для всякого художника должно быть лестным работать не для украшения и без того богатого интерьера — но для создания среды обездоленных, создавать эстетику с нуля.
Требуется возвести большой дом и получить землеотвод, достаточный на обильное разрастание дома и превращение дома в автономное хозяйство. Для этого требуется разрешение (какой администрации?) на обладание или долгосрочное пользование землей, позволяющее обширные строительные работы и развертывание приусадебных хозяйств. Во время последней войны и долгие послевоенные годы жители Берлина устраивали огородные хозяйства внутри города — у тысяч семей до сих пор есть свои маленькие огороды внутри города: и горожане, не являясь фермерами, получают элементарные продукты, выращенные своими руками. Этот опыт следует расширить.
В дальнейшем благотворительность заканчивается: дом должен перейти на самообеспечение. Требуется возвести такой дом, который может жить сам по себе. Все жители дома должны работать над тем, чтобы это сообщество продолжало расти и быть жизнеспособным.
Можно сказать, что это утопия. Но это не в большей степени утопия, чем гражданское общество в стране, где все воруют. Мне представляется очевидным, что создание такого дома станет прецедентом, необходимым обществу в целом.
Чего опасаться? Опыта латиноамериканских фавел — с криминальными паханами, использующими нищих. Опыт отечественных лагерей — с бездельниками-блатарями, живущими за счет работяг. Опыт чиновного ворья, получающего деньги на строительство и кладущего их в карман. Опыт сквоттеров — захватывающих пустующую территорию для создания лежбищ наркоманов. Вывод простой. Только реальный 8-часовой труд есть условие нахождения в доме. Это монастырский устав, или, если угодно, — казарменный, или тюремный. Работа каменщиком 8 часов и получасовой перерыв на обед. Никакого вознаграждения. Принципиальное отсутствие денег на всей территории. Принципиальное участие в общих образовательных программах — 8-часовой рабочий день + 4-часовое обучение.
Думаю, что если тысяча человек захотят принять участие в таком деле, то собрать миллион долларов на возведение фундамента и коммуникаций можно быстро. А если усилиями 5 тысяч человек мы найдем возможность возвести такой простой дом и следить там за порядком — то это станет уроком всему государству. В условиях мертвой общественной морали это будет точкой роста нового гражданского сознания. Десяток таких коммун создаст альтернативную систему общественного договора, вынудит учитывать фактор инициативы. Полагаю принципиальным разрешение всем бездомным принять участие в строительстве данного дома — с нулевого цикла.
Условием участия в строительстве является добровольный труд — здесь не предусмотрено иного вознаграждения, нежели членство в коллективе: тот, кто возводит дом, получает право в нем жить, причем только до тех пор, пока продолжает его строить. Это общественный вечный двигатель.
Да, возможны ошибки. Безусловно, это утопия. Возникновение ее оправдано отчаянным общественным положением. Без ошибок не бывает. А пробовать и строить необходимо.
«Единая Россия» — «Зенит»: 1:1 (09.01.2012)
Демократия в тупике, это очевидно всем. Беда не в том, что прошедшие выборы фальшивы, беда в том, что фальшивы любые выборы в принципе — и лучше не будет ни при каком раскладе. Какая бы партия ни победила, для населения это не изменит жизнь никак. Просто потому, что партии представляют не людей, а политические кланы, финансовые семьи, системы договоренностей. Так происходит повсеместно — любая демократическая система демос давно не представляет. И американская система выборщиков, и российская система голосования за кандидата партии — не принимает во внимание тех, кто находится вне политических программ. А вне политических программ находится всё население мира — люди просто живут, людям хочется именно этого.
Все мастерство политика (и трибунного энтузиаста) направлено на то, чтобы убедить отчаявшихся граждан, что один политик честнее, нежели другой. В ситуации, когда программы партий ничем практически не отличаются и партии сменяются часто, — никакие обещания значения не имеют. С народом будет то же самое всегда. Одни партии дают «прав» больше, нежели иные. Однако человеческая жизнь слишком коротка, чтобы ставить слово «права» на первое место.
Права — это то, чем пользуются в будущем. Но жизнь происходит сегодня. Президент Медведев пообещал дать жилье всем ветеранам Великой Отечественной войны в 2013 году. Но дадут им жилье (наверное) в тот год, когда самому молодому — тому, кто пошел на фронт 9 мая 1945 года в возрасте 17
