— Самое лучшее — завтра же выслать отсюда, — «быстро сказал Атабаев, — или арестовать!
— Арестовать?!
На этот раз Николай Антонович не согласился с Атабаевым.
— До сих пор вы говорили верно, но это… ни в какие ворота! Это не послужит нам на пользу.
— Если завтра мы выведем Махтумкули-хана на площадь и расстреляем, никому не будет до этого дела. Волнений не произойдет.
Паскуцкий даже всплеснул руками.
— Ну что с вами делать, Константин Сергеевич! Неистовый вы человек! Вам мало, что наши враги клевещут на нас, возводят всяческие небылицы? Вы хотите укрепить их позиции? Чтоб они говорили, что большевики с почетом приняли Махтумкули-хана, а назавтра его расстреляли. Один аллах знает, какие зверства они совершат завтра!.. Прекрасная агитация за новый строй!
Атабаев, который до сих пор держался очень напористо и хладнокровно, сейчас смутился.
— Это верно… — задумчиво сказал он. — У меня плохой характер. Иногда гнев опережает разум.
— Если верно, то мы поручим вам же вежливо выпроводить Махтумкули-хана домой.
— Вежливо? — удивился Кайгысыз. — Вы хотите волку поручить овцу?
— Волк нам скажет: пусть баранина перестанет быть вкусной и я перестану ее есть! — пошутил Паскуцкий.
Все засмеялись вместе с ним, и в зале, наполненном махорочным дымом, как-то легче стало дышать.
— А Овезбаев? — спросил Паскуцкий Атабаева. — «Где он нынче?
— Одну минутку! — сказал Атабаев и вышел,
См быстро вернулся вместе с невысоким хмурым человеком.
— Сейидмурад Овезбаев — штабс-капитан царской армии, у белых командовал Ахал-текинским кавалерийским полком, — представил вошедшего Атабаев.
Члены ревкома с интересом смотрели на офицера, Паскуцкий на фронте много разговоров слышал о нем. Кто-то даже послал к нему конного с приглашением, как только Асхабад был освобожден от белых, но Овезбаев тогда не явился. Угрюмый, с красноватыми утомленными веками, с сильной проседью, он казался сейчас придавленным, несмотря на бравую военную выправку. Однако держался независимо, с большим достоинством.
Поймав вопросительный взгляд Бирюшова, Атабаев заговорил:
— Я еще раз послал человека за Сейидмурадом, чтобы он сам сказал нам, хочет ли работать… Пусть хоть в крайнем случае придет, покажется нам.
Паскуцкий с интересом смотрел на Атабаева. Какая интуиция! Вряд ли Овезбаев стоит ближе к Советской власти, чем Махтумкули, но он человек другого поколения, другой культуры. Сейчас он полезен. Похвально, что Кайгысыз это понял или учуял.
— Я знаю, что Овезбаев был не только против интервенции, но и имел крупный конфликт из-за «инглизов» со своим начальником Ораз-сердаром, — сказал Паскуцкий. И меня очень радует, что сегодня он появился у нас.
Овезбаев слушал его, опустив голову. Ему хотелось сказать, что не следует хвалить туркмена в глаза — может зазнаться. Но он постеснялся шутить с незнакомым.
Атабаев знал штабс-капитана не понаслышке, как Паскуцкий, ему несколько раз приходилось встречаться с ним, и теперь он доволен, что может привлечь к советской работе этого человека. Вот это уже — не тедженский уездный начальник! Овезбаев хорошо знал быт и устои своего народа, в то же время был европейски образованным человеком. Конечно, коммуниста из него не сделаешь. Но человек он неплохой — и народ вспоминал о нем добром…
Бирюшов считал дело конченным и задал только один вопрос офицеру:
— Облревком, а точнее — туркменский народ нуждается в вашей помощи. Где бы вы хотели работать?
— Простите, господа, но если бы я искал работу, яг появился бы у вас раньше, — уклончиво ответил Овезбаев. — Я гощу сейчас у Кайгысыза…
— Я верю, что ваша совесть не позволит вам отказываться от работы, когда весь народ нуждается в вашей помощи, — заговорил Паскуцкий. — Не уклоняйтесь, говорите прямо: какая работа вам по душе?
— Я человек военный, Николай Антонович.
— Тем более. Вы не первый офицер, который будет помогать Советской власти.
— Боюсь, что в голове у меня сейчас полная путаница, хотя знаю, что для туркмен, которые угнетались веками, спасение только в Советской власти.
— Вот это и главное! — живо подхватил Атабаев.
— А потом, как бы у меня и с вами не получилось, как с Тигом Джонсом, — рассмеялся Овезбаев.
— Вы что же, сравниваете Советскую власть с интервентами? — хмуро спросил Бирюшов.
— Нет! Ни во сне, ни наяву такая мысль не пришла бы мне в голову. Каким бы ни был я путаником, кто бы я ни был, — я понимаю, что туркменам один путь — с большевиками.
— Ну, если так…
— Думаю, что не сумею привыкнуть к новому режиму.
— Как знать…
Снова вмешался Атабаев:
— Если ты не знаешь, Сейидмурад, — я знаю! Пока что, товарищи, надо поручить Овезбаеву самый ответственный участок: областной наробраз.
И тут же, вместе с Овезбаевым, члены ревкома заговорили об этом коренном вопросе. Они говорили о том, что на тысячу туркмен в ауле приходится один грамотный, о том, что надо торопиться открывать школы повсюду. Но нет ни учебников, ни учителей. Дети занимаются в черных кибитках или землянках, их учат муллы, ишаны — и едва ли научат даже читать и писать.
— Что ж, и ишанов начнем переучивать, — сказал Атабаев. — Откроем в городах учительские курсы, позовем всех, кто с нами захочет работать…
Мечта слепого— иметь два глаза
Тедженский наробраз! Тедженский наробраз! Вас вызывает Асхабад, у телефона Атабаев… Говорите…
Мурад Агалиев прислушался. Монотонную перекличку бессонных телефонисток сменил знакомый, только сильно искаженный шорохом и писком проводов, голос старшего друга.
— Никого нет! — кричал Атабаев. — Никто не прибыл! Из Мерва все-таки прислали трех плохоньких мулл, из Нохура — одного лысого кази. Из твоего Теджена нет никого! Ты головой ответишь, Мурад! Вызовем на бюро! Имей в виду — учительские курсы сейчас не менее важны, чем взятие Красноводска!
— Понимаю! Только зачем вам наш суемудрый и, криводушный мулла из Теджена? — надрывался в ответ Агалиев.
— Потому что школы нужны! Нет школ! Кто будет учить?
— Муллы не хотят ехать на курсы! Силой заставлю, что ли?
Асхабад молчал ровно секунду, и хриплый голос внятно отозвался:
— Веди ишака к грузу. А если не пойдет — сам неси груз к ишаку.
— Тоже мне студенты! — кричал молодой заведующий Тедженским уездным наробразом. — Они по корану хотят учить, что с них толку!
И снова ровно секунду взял себе на раздумье Асхабад.
— Пословица говорит: вода утечет — камень останется.
Так в ночном телефонном разговоре, в октябре 1919 года, на далекой окраине Советской страны туркменские слова мешались с русскими, старые пословицы с советскими новообразованиями, вроде «ликбез» и «шкрабы». Атабаев очень волновался — видно, не было сейчас ничего для него важнее, как
