Без стука отворилась дверь, в комнату скользнула седая женщина.
— Кто зовется Кайгысызом, милые? — спросила она.
Абдыразак кивнул на Атабаева.
— Пришла жаловаться.
Атабаев вышел из-за стола, взял плачущую старуху за плечи, усадил в кресло, мягко сказал:
— Успокойся. Считай, что ты дома. Не стесняйся. Расскажи, кто тебя обидел.
— Я, сынок, без мужа осталась… Две дочери вышли замуж, четверо остались на руках. Старшему сыну нет и пятнадцати…
— Тяжело, конечно. Ну и что же дальше?
— А теперь, говорят, что мой муж был баем и хотят нас лишить земли и воды.
— Кто так хочет?
— Сельсовет.
— А что сказала комиссия?
— А они, сынок, вместе сидят… Вместе едят, ну и одно гозорят со слоз председателя.
— Сколько же у тебя земли?
— Есть у нас садик. То ли будет размером с танап, то ли нет…
— А кроме садика?
— Между небом и землей ничего нет у меня, кроме бога.
Кайгысыз пристально посмотрел на старуху,
— Скотина есть? — спросил он.
— Коровка…
— Когда умер муж?
— Скоро пять лет. И при нем ничего лишнего не было, а теперь из последних сил тянемся…
Атабаев подошел к столу, нажал на кнопку. В комната появился молодой человек с черными подкрученными усами. Это был младший брат покойного Мухаммедкули нарком земледелия республики.
— Случайно не. знаешь ли эту женщину?
Хаджи посмотрел на старуху, покачал головой.
— Никогда не видел.
— Поговори с ней, расспроси подробно, выясни, где творят несправедливость, и проследи до конца, чтобы человека не обидели.
— Будет исполнено, товарищ Атабаев.
Когда он вышел из номера вместе со старухой, Абдыразак спросил:
— Зачем ты вызвал меня?
— Захотелось посмотреть на старого друга.
— Только и всего?
— Неужели не веришь?
Кайгысыз посмеивался, глядя на мрачное разбойничье лицо Абдыразака.
— По поводу подобного вызова могу рассказать тебе старинную историю, — сказал Абдыразак. — Однажды пригласили в гости осла. Он подумал: кто я такой и кто — хозяева дома? Не дадут мне здесь ячменя. Если зовут, — значит, у хозяина кончились дрова или у хозяйки — мука… Вот и я думаю, что не поставишь ты предо мной горку плова. Чем же могу служить?
— Здорово рассудил! А, может, я хочу тебе дать земельно-водный надел?
— За это не поблагодарю.
— Напрасно. Могу предложить хороший надел.
— Если сгоряча не отнимешь у меня лопату, — что ж, сделаю полем и заброшенный пустырь.
— Для земли, уважаемый, нужна вода.
— А я сошью бурдюк из шкуры своего бычка и буду носить воду из колодца.
— Такое у тебя творческое вдохновение!
— Ты же знаешь, меня всегда кормила лопата.
— По совести говоря, Абдыразак, я и пригласил тебя, как человека, который из ничего может что- нибудь сделать.
Абдыразак, прищурившись, поглядел на Атабаева. Его крупное лицо с пышными усами не выражало ни хитрости, ни лукавства. Выпуклые черные глаза сияли простодушно, как у ребенка.
— Знаешь что, — помолчав, сказал Абдыразак, — не морочь мне голову льстивыми похвалами. Говори прямо — что нужно?
— Есть у меня одна просьба… Ты знаешь, за какую работу мы сейчас взялись в Марыйской области?
— Кто же этого не знает! Одних заставляете плакать, других — смеяться.
— Упрямец! С этим ты родился, с этим и умрешь! Но я хочу тебя спросить: ты ешь хлеб с туркменской земли?
— Я не пользуюсь чужим трудом.
— Не о том речь. Пойми, эта священная земля сегодня нуждается и в тебе. Оправдай хлеб, который ешь!
Больше всего Абдыразак не любил высоких слов. Он насмешливо спросил:
— А если не оправдаю, что со мной сделаешь?
— Не оправдаешь? — Кайгысыз посмотрел грозно. — Не говори тогда, что не слышал. По щеке не поглажу.
Абдыразак улыбнулся.
— А ты слышал про слепого из племени бурказов?
— Это к делу не относится.
— Ошибаешься. Вот послушай меня… Лет сорок назад у бурказов был слепой, которого так и звали «Слепой из бурказов». Был он очень остер на язык, как говорится — ради красного словца не жалел ни матери, ни отца. Тем более не жалел он и хана. Мейли-хан очень на него рассердился, велел позвать к себе…
— Я-то ведь не слепой и не глухой, — раздраженно заметил Атабаев.
— Имей терпение. И вот Мейли-хан спрашивает: «Ты закладываешь за щеку, слепой?» Тот вытащил из кармана тыковку с насом, щелкнул по крышке. «Это, хан-ага, моё самое большое удовольствие». Хан спросил: «Ты и табак куришь, слепой?» Тот с радостью отозвался: «Табачный дым— отдохновение души». Хан еще спросил: «Может, ты и терьяк глотаешь, слепой?» «Не упускаю случая, если удается». «А ты не боишься моего гнева, слепой?» «Я, хан-ага, и бога не боюсь». Хан закричал во гневе: «Плохо я с тобой поступлю, слепой!» «Не может быть!» — удивился слепой. «Берегись! — кричал хан. — Берегись моего гнева!» — Абдыразак тихо засмеялся. — И вот слушай, председатель Совнаркома, что тогда сказал слепой из бурказов: «А ну-ка покажи, какой у тебя гнев? Может, сжалишься над моей нищетой и подаришь халат? Пожалеешь мое одиночество — дашь мне брата? Содрогнешься от моей слепоты и вставишь глаза? Или женишь меня? Разве можешь ты сделать, чтобы мне стало хуже? Так покажи свой гнев, испугай меня!»
Атабаев поднялся из-за стола, положил руку на плечо Абдыразака.
— Разве можно на тебя сердиться, друг дорогой? Ты же беленькая птичка, к которой грязь не пристает!
— Хватит! — Если не будешь меня так приторно обхаживать, не откажусь от твоего дела, коли смогу справиться.
— Я не сомневался. Есть предложение — быть председателем одной сельской комиссии в земельно- водном отделе.
— Именно председателем?
— Только так.
— Если бы ты впряг меня в ишачью арбу, я, наверно, не хуже, а лучше поработал, чем в этом путаном деле.
— Я лучше знаю, кого куда впутывать.
— А если не справлюсь с работой?
