толстая девушка подошла ко мне. У неё был где-то пятьдесят третий размер, с необычной короткой формой. Её талия была довольно большой, а её грудь была как огромные ракеты, которые располагались от локтей вверх до конца рук. Она была симпатичной, хотя вовсе не тот тип, на который я когда-либо западал. Но у неё был наш альбом, и она сказала мне, что я её любимый поэт всех времён. Она дала мне письмо, в котором среди прочего говорила, что мой член – это дельфин, а её киска – океан, и что я должен поплавать в этом океане. Она также написала, что поклоняется даже земле, по которой я ходил, и что она – мой слуга и сделает всё, что угодно для меня.
- Можешь найти для меня кокаин? – спросил я.
Конечно, она могла. Нам просто нужно было поехать в трейлер её дяди в соседний район. Мы приехали туда, там были пушки, пивные бутылки, сигареты, карты для покера, это было настоящий южный наркодилерский трейлер-парк-сообщество. Она достала кокаин, и мы пошли в её маленькую квартирку и сделали абсолютно всё. Когда закончился кокаин, вся одежда слетела с нас сразу же, и у меня был лучший секс в туре с наименее вероятным кандидатом. Потому что она не была типично сексуальной, не было давления, случилось то, что случилось. И мы занимались этим всю ночь с её большой, красивой, похожей на подушки грудью и её безумными экстра-большими формами. Всё время, что мы трахались, она говорила мне, что её мечта сбывалась и к тому же в самом лучшем виде. Позже я обнаружил, что она положила в письмо для меня двадцать таблеток кислоты, так что я смог обменять их в следующем городе на немного кокаина.
К нашему приезду в Новый Орлеан тур уже сворачивался, но уровень удовольствия и взволнованности возрастал. Мы играли в одном из зданий старой Мировой Ярмарки, и у нас были шикарные комнаты за кулисами, с душевыми, кроватями и коврами от стены к стене. Мы закончили сет, когда прекрасная молодая женщина зашла в нашу гримёрку. У неё были обесцвеченные белокурые волосы, красные как пожарная машина губы и гигантские ресницы, которые делали её похожей на перевоплощённую южную версию Мерилин Монро. Так как я был склонен заниматься этим всё время, я сделал первый шаг до тех пор, пока кто-либо смог с ней заговорить. Я схватил её за руку, завёл в ванную и спросил, не могла ли она побыть рядом, пока я принимал душ.
Как только я начал принимать душ, она начала безупречно исполнять роль Мерилин, поющей Happy Birthday Джону Ф. Кеннеди. Я вышел из душа, готовый начать. Она тут же сбросила свою одежду, и мы занялись любовью на полу. Я знал эту девушку пять минут, но был уверен, что привязался к ней. Мы провели ночь вместе, и я узнал больше о ней, включая то, что она посещала Католическую школу (позже она станет вдохновением для песни Catholic School Girls Rule).
На следующий день мы поехали в Батон Руж, и, конечно, она поехала с нами. Когда мы спустились со сцены, она подошла ко мне и сказала: “Мне нужно сказать тебе кое-что. Мой папа - шеф полиции, и весь штат Луизиана ищет меня, потому что я исчезла. О, и кроме этого мне всего лишь четырнадцать”. Я не был ужасно напуган, из-за моего слегка введённого в заблуждения разума, в глубине которого я знал, что даже если бы она сказала шефу полиции, что влюблена в меня, то он не застрелил бы меня ни за что. Но я очень хотел отправить её домой ко всем чертям. Итак, у нас был секс ещё раз, и она сделала мне интересный комплимент, который я никогда не забывал. Она сказала: “Ты занимаешься со мной любовью как профессионал”. Я сказал ей, что она должна дать себе немного времени и понять, что это всё было так, потому что ей особо не с чем было сравнить. Я посадил её на автобус и отправил назад в Новый Орлеан.
А с Джеком Шерманом всё дошло до предела предыдущей ночью в Новом Орлеане. Мы прошли через все круги ада с ним по всей стране, и он несколько раз почти уходил. Но тогда мы играли довольно хорошо, и шоу становились лучше и лучше. Всякие шутки между песнями были огромной частью наших выступлений. Это было в порядке вещей для нас, выделять время на разговор со зрителями. Эти перерывы бесили Шермана. В Новом Орлеане Фли порвал струну во время первой песни, и я начал дурачиться. Джек бросал на меня грязные взгляды или говорил мне продолжать шоу, в общем, высказывался негативно. На это я ответил, вылив на него несколько кувшинов ледяной воды, пока он играл соло. Это не было актом ненависти, это было больше театрально, то есть то, чем ты занимаешься, если ты вокалист.
Джек в шоке посмотрел на меня и схватил свой микрофон: “Я хочу, чтобы вы все знали, что это историческое шоу, потому что это последний вечер, когда я играю с Chili Peppers”.
Затем я подошёл к микрофону: “Я хочу, чтобы вы все знали, что это шоу исторических пропорций, потому что это последний вечер, когда нам нужно играть с этим засранцем”.
Это было высоко театрально. Зрители были все в наших руках. Они повторяли: “Это часть шоу? Это по-настоящему?”. И все молчали. Джек и я уставились друг на друга. Он подошёл к микрофону и сказал: “Я думаю, ты должен передо мной извиниться, чувак…”.
Ещё одна пауза, и потом я подошёл к микрофону: 'Я думаю, это ты должен извиниться, чувак».
К тому времени Фли сменил струну, он пришёл, и мы продолжили играть, и всё это прошло. Но это была одна из самых зрелищных взбучек, потому что она вызывала эту внутреннюю суматоху и делала из этого шоу-бизнес.
Джек был крайне прямым человеком, ну просто очень прямым. Он это даже не играл. Это и было тем, что нравилось в нас людям. Отзывы после шоу были такими: “Музыка действительно интересная. Мы отлично потанцевали. И вы, парни, самые забавные и всех, что мы видели”.
Да благословит Бог Джека за то, что он не оставил группу в подвешенном состоянии. Несмотря на то, какими нелепыми, боевыми и озлобленными были наши с ним отношения, это было важным временем. Даже на том бесконтрольном туре каждый раз, когда я спускался со сцены, я чувствовал себя на подъёме. Это было самым лучшим кайфом. Не играло роли даже то, что на улице холодно, а нашим закулисьем был открытый внутренний дворик. Мы всё рано шли в этот холод, истекая потом и говоря: “Вы можете в это поверить? Им понравилось. Давайте выйдем на бис и сыграем новую песню”.
Мы вернулись из этого тура, имея около пятисот долларов каждый, поэтому Дженнифер и мне пришлось покинуть дом в Лексингтоне. Дженнифер пошла жить к своей маме, а моей первичной целью в жизни стало скорее накачаться наркотиками. Я всё больше и больше пристрастился к спидболам. Весь смысл спидболов в том, что ты идёшь в двух направлениях одновременно, и это безумно божественное чувство. Вместо чистого, лёгкого, белого кокаинового эффекта ты также получаешь мягкий героиновый эффект, поэтому это не просто супер-прозрачное кристальное чувство, в этом есть и что-то от тёмного логова опиума. Ты получаешь лучшее из обоих миров; ваш серетонин и ваш дофамин высвобождаются одновременно.
Когда мы вернулись из тура, мы поняли, что нужно отпустить Джека Шермана, и это было грустно. Мы знали насколько трудно для любого человека, который находится на разных с нами страницах, было пройти через всё. Но мы также знали, что настало время вернуться к чему-то более жёсткому, что было привычным для нас.
Итак, мы втроём пошли на квартиру к Джеку в Санта Монику, где он жил со своей новой женой. Фли и я спорили снаружи.
- О’кей, кто это скажет? Я думаю, ты должен говорить.
- Почему я должен? Я говорил в прошлый раз.
По-моему, в итоге Фли взял на себя обязанность сказать донести эту новость. Но сначала нам нужно было пройти по длинной дороге к дому Джека. И как только мы пошли с точным намерением, мы начали истерично смеяться от волнительного возбуждения и острых ощущений рассвета новой и незнакомой нам эры. И чем больше мы понимали, что нужно было быть серьёзными, отрезать всё начисто и двигаться дальше, тем больше смеялись и не могли остановиться.
Мы подошли к двери, безуспешно пытаясь подавить смех. Мы вошли и сказали ему: “Всё кончено. Мы увольняем тебя. Ты больше не в группе”. Он был ошеломлён и зол. Мы развернулись и ушли.
Однажды после того, как мы уволили Джека, Фли подошёл ко мне и сказал: “Что бы ты подумал, если бы Хиллел захотел снова вернуться в группу?”. Я спросил: “Что?”, потому что я знал, что Фли бы не предложил такого, не поговорив с Хиллелом. Я сказал ему: “Что бы я подумал? Да я бы своего первенца отдал для того, чтобы вернуть его в группу. Без вопросов. Пошли”.
