максимально несочетаемые комбинации цветов, свитеров и других вещей.
Nirvana просто отлично отыграла оба концерта. Они сыграли много новых песен, которые позже оказались на альбоме In Utero, а затем, поменявшись инструментами, они начали играть разные поп песни 70х, такие как Seasons in the Sun. На одном из двух шоу Курт сыграл сумасшедшее десятиминутное соло. Он снял вою гитару, положил на сцену и в таком положении стал играть на ней, а затем разбил её о свой усилитель. Всё закончилось тем, что он прыгнул в толпу и продолжил играть там на своей сломанной гитаре. Когда он вернулся на сцену, а зрители начали бороться за его инструмент, Кортни, словно на крыльях, влетела в толпу и побила нескольких бразильских ребят за право обладания этой гитарой.
Она взобралась обратно на сцену и гордо подняла вверх искорёженный инструмент, расхаживала взад вперед и каждую минуту демонстрировала свою победу. Наконец, она ушла со сцены, и почему-то в итоге, гриф этой гитары оказался у Луи (Loui), члена нашей команды. Он хранит его и по сей день.
Мы полетели обратно домой, счастливые оттого, что смогли провести время с Nirvana. Мы все любили эту группу. Тем временем, успех альбома Blood Sugar не шёл на убыль. Я всё ещё не мог привыкнуть к излишнему вниманию общественности. Я помню один случай, который произошёл в то время на вечеринке в честь Лизы Мари Прэсли (Lisa Marie Presley) в самолётном ангаре в Санта Монике. Я пошёл в туалет пописать, и какой-то цивильно выглядящий бизнесмен в костюме подошёл к писсуару рядом со мной, посмотрел наверх и узнал меня.
“О, мой Бог, ты тот самый парень”, - воскликнул он и начал напевать Under the bridge.
Другой случай произошёл, когда я катался на своём горном велосипеде около своего дома, и какая-то машина проезжала мимо, а из её окна громко играла Under the bridge. Я осознал, что теперь наша музыка стала достоянием общественности и перестала быть очередным феноменом андеграунда. Это сделало меня немного более скромным и закрытым. Звучит иронично, но мы с Фли провели большую часть жизни, привлекая внимание и пытаясь создать зрелище, вытворяя всякие диковинные вещи, только чтобы нас увидели, услышали и прочувствовали. Однажды, когда мы ещё учились в средней школе Фэйрфэкс, мы обнаружили, что пересечение бульваров Уэствуд и Уилшир было самым людным и загруженным местом во всём мире. Мы выпили немного, приняли напополам таблетку и пошли на этот угол. Там мы взобрались на столб, а с него на огромный рекламный стенд, который выходил прямо на этот людный перекрёсток. Мы полностью разделись и начали танцевать, размахивая своими членами перед каждым прохожим. Чувствовалось, что весь мир смотрел на нас, это было отличное ощущение. Незабываемый момент, когда мы одновременно были эксгибиционистами, артистами, сорвиголовами и маленькими правонарушителями. Теперь мы не танцевали на этих стендах, а сами были на них изображены. Поэтому я больше не чувствовал необходимости бороться за внимание или хвастать о том, как удивительна наша музыка.
Пришло время заняться её написанием. Фли и я, оба начали сочинять. Мы очень хотели ближе узнать Арика и открыть для себя его внутренний мир и талант. После окончания тура Арик снял приятную квартиру рядом с моим домом. Но всякий раз, когда я хотел встретиться с ним и поработать, его не было дома. Даже когда я приходил к нему, рассказывал свои стихи или включал какую-нибудь сырую запись, он не хотел брать в руки гитару, не было никакой отдачи. Никакой реакции, никакой фразы типа “у меня есть кое-какие идеи”. Но с того момента прошло много времени, прежде чем мы поняли, что он, возможно, не тот партнёр для написания песен, которого мы искали.
Когда же мы осознали это, нам голову пришла самая ужасная из возможных идей, объявить о проведении кастинга на роль гитариста. Нам казалось, что мы могли прослушать всех гитаристов мира и найти самого лучшего, талантливого, проникновенного и весёлого, но из этого обычно ничего не выходит. Это как поиски жены, нужно просто надеяться, что она встретится тебе на жизненном пути. Мы поместили рекламу в газете L.A. Weekly и провели прослушивания. Это был просто цирк, который, конечно, ни к чему не привёл. Кто-то играл довольно хорошо, кто-то просто приходил, чтобы увидеться с группой. Примерно в то время в клубе Линжери я увидел группу Mother Tongue, и мне очень понравился их гитарист, парень по имени Джесси Тобиас (Jesse Tobias). Я рассказал о нём Фли, и мы решили попробовать поиграть с ним. Мы джемовали, и это было очень жёстко и напористо. У него, определённо, была самая захватывающая энергетика из всех, с кем мы играли раньше. Но Фли сомневался, что техники Джесси хватит для того, чтобы играть нашу музыку. В конце концов, мы всё-таки приняли его, он ушёл из своей группы и начал играть и писать музыку с нами.
Прошла пара недель, а что-то всё равно было не так. Мы, не переставая, джемовали с Джесси, но никто не получал удовлетворения, особенно Фли. Я всё ещё верил в то, что ситуация могла наладиться, когда Чэд подошёл ко мне и сказал: “Мне кажется, что с нами готов поиграть Дэйв Наварро (Dave Navarro)”. Дэйв всегда был первой кандидатурой для нас после ухода Джона. Мы ещё давно предлагали ему присоединиться к нам, но он был слишком занят своим собственным проектом после распада Jane's Addiction. Но недавно Чэд тусовался с ним, и теперь был уверен, что Дэйв с удовольствием будет играть с нами. Это был идеальный вариант для нас, потому что вместе с Jane's Addiction они фактически изобрели звук и распространили музыкальный дух, который был уникальным, чрезвычайно эмоциональным и долгое время являлся голосом Лос.-А. Это было страстное, оригинальное искусство, которое имело правильные корни и обладало истинным безумством и любовью.
Итак, мы уволили Джесси и взяли Дэйва. Наварро был лучшим выбором. Он сказал нам: “До меня дошли слухи, что вы выгнали Джесси из-за того, что он был слишком симпатичным и отнимал у вас часть женского внимания. А теперь вы приняли в группу меня. Интересно, как это меня характеризует?” У него было самое язвительное чувство юмора. Сразу после присоединения к нам, Дэйв сделал себе на заказ медиаторы, на которых были написаны имена всех гитаристов, с кем мы когда-либо играли. После его имени стоял вопросительный знак.
Участие Дэйва в группе неизбежно должно было изменить наше звучание. Его стиль отличался от всех наших прежних гитаристов, но он был очень компетентен и быстро учил наши песни. В нём не было той таинственной энергии фанка, но нас это не тревожило; мы были готовы исследовать новые грани. Я не мог и представить себе, насколько добрым был Дэйв. Он очень чувствительный и нежный человек, всегда готовый сразу прийти на помощь, что удивительно сочеталось с его язвительным остроумием.
Несмотря на всё это, начало нашего совместного творчества было довольно странным, потому что не все могли сразу привыкнуть к нашей динамике. Джон, в этом отношении, был просто аномальным явлением. В каком-то смысле делать с нами музыку у него получалось даже легче, чем у Хилела, которого, между тем, я знал уже долгие годы. Я думал, что так будет со всеми гитаристами, ты просто показываешь ему свои стихи, поёшь немного, и всё, песня готова. С Дэйвом это не происходило так быстро. Я помню, как приходил к нему домой, и мы хотели вместе выучить какую-нибудь песню The Beatles, это было намного медленнее и сложнее, чем раньше.
Нам всем нравился Дэйв, и я даже не замечал, что на самом деле он чувствовал себя посторонним. Не думаю, что он догадывался, как мы хотели сделать его равным членом группы. В Jane's Addiction он прошёл через множество споров с Пэрри Фереллом (Parry Farrell), в их группе каждый сам занимался написанием песен, и Дэйву была непривычна наша манера совместной работы. Только спустя годы, он сказал мне, что был уверен в том, что мы можем уволить в любую минуту.
В конце октября 1993 года я решил на немного поехать в Нью-Йорк, чтобы отметить там свой день рождения, а также посетить со своим хорошим другом Гайем Озири (Guy Oseary) из звукозаписывающей компании Мэверик все празднования, проходящие в рамках недели моды. Гай был без ума от Кейт Мосс (Kate Moss), а я был не прочь потусоваться с ним на всех этих модных показах. Мы остановились в отеле Роялтон, и пришли в номер поздно после вечеринки по случаю Хеллоуина. Я лёг спать, и через несколько часов начал без конца звонить телефон. Я поднял трубку, и это был мой папа. Он был в прострации и пробормотал: “Ты слышал, что случилось? Ривер (River Phoenix) умер”. Я был ещё в полусне и только через несколько секунд осмыслил всю информацию. После этого я перезвонил папе, и он рассказал мне, что Ривер Феникс умер прошлой ночью рядом с каким-то лос-Анджелесским клубом от передозировки наркотиков. Снова я ощутил невероятное чувство потери. Я позвонил Фли, который в машине скорой помощи сопровождал Ривера от клуба Логово Гадюки в госпиталь, и мы долгое время проплакали в трубку. Ривер не был моим лучшим другом, но он был человеком абсолютно очаровательного духа, каждый день которого был ознаменован глубоким чувством свободы.
Был день моего рождения, но я не хотел его отмечать. Часть дня я провёл Акишей (Acacia), которая в разное время встречалась и с Фли, и с Хоакином (Joaquin), братом Ривера. Я приехал в её квартиру в
