ведь в письме не опишешь. И вот новое письмо — и опять Кураноскэ пишет, что лично прибыть не может, просит ему по-прежнему сообщать, что нового.
Закончив читать, Хэйдзаэмон с досадой воскликнул:
— Да что ж это такое! Может, наш командор задумал договориться с князем Даигаку, чтобы тот нас принял на службу, а все наши прежние замыслы решил похоронить? А?
— Вот именно! — поддержал Гумбэй, яростно махнув рукой. — У него в голове одно: как остатки клана сохранить. А я, так даже если и пойду на службу к его светлости Даигаку, все равно буду мстить за нашего господина!
— Само собой! — решительно согласился Хэйдзаэмон.
Молчавший дотоле Ясубэй вмешался в разговор:
— Надо написать ему еще одно письмо. Попробуем все-таки его убедить — может, прислушается к нашему мнению. Нажать на него надо. Да будь то хоть в Японии, хоть в Индии, за тремя морями, хоть под началом его светлости Даигаку, все равно этого негодяя Киру в живых оставлять нельзя! Может, мы и хотели бы дождаться высочайшей милости, да сколько ж ее ждать, сто лет?! Может, только тогда князю Даигаку позволят нас принять под свое начало!
Вошел Тадасити Такэбаяси и объявил:
— Господа! Я слышал, что Кира подал прошение об отставке.
— Что?! — в один голос воскликнули все трое.
Этот надменный старик сам просит об отставке? Вот так чудеса!
Цветок вьюнка
— Ох, и жара, сил нет! — громко посетовал Маруока Бокуан, открывая решетчатую дверцу. Он ожидал, что, заслышав знакомый голос, обитательница дома выбежит его встречать, но Отика не соизволила выйти. Вместо нее появилась старуха-прислужница.
— С возвращеньицем!
— А где Отика? — спросил Бокуан.
— Я здесь, — донеслось из купальни. В коридоре стоял банный дух и витал легкий аромат пудры.
— Что, прихорашивается?
— Да нет, просто жарко очень — вот они и изволят принимать ванну.
— Жарко, жарко! — согласился Бокуан, проходя в дом.
Старуха раздвинула
— Ого! — заметил Бокуан, с интересом озирая комнату.
Он сбросил верхнюю накидку-
— Уф, аж взмок весь!
Старуха принесла веер.
— Я тоже потом приму ванну, — заявил Бокуан.
Тут из купальни появилась Отика, подвязывая поясом полупрозрачный халатик. Обтирая полотенчиком шею, она сказала:
— А я израсходовала всю горячую воду — в чан налила…
— Гм, ну, я могу и после тебя в чан залезть. Ты, надеюсь, воду не выпустила?
— Нет, не выпустила.
— Так что, значит, я пошел? У нас ведь с тобой все по-семейному…
Бокуан положил веер и хотел уже снять исподнее кимоно, но оно насквозь промокло от пота и прилипло к плечам.
— Ох, потри, что ли, меня чуток в ванне — видишь, как взмок. Прямо обливаюсь потом.
— Сейчас пришлю старуху вас ополоснуть. Оставайтесь сегодня на ночь — что уж вам домой возвращаться!
— Ну, что ж, ладно… Между прочим, его светлость Кира неожиданно подал в отставку. Я-то по такой жаре потащился к нему с визитом…
— Надо же!
Отика, присев на колени перед зеркалом и приспустив ворот халатика, теперь пудрила плечи, грудь и лицо. В этот момент она как раз постукивала косметической щеточкой вокруг рта, так что ответ прозвучал невнятно.
Перед купальней в коробе валялось смятое кимоно Отики, вывернутое яркой подкладкой наружу. Чуть поодаль лежал на полу свернутый в несколько колец длинный кушак оби — видно, так и соскользнул с тела.
Когда Бокуан обнаруживал такой беспорядок у себя дома, он немедленно выкатывал глаза и учинял супруге разнос:
— Ты что это устраиваешь?! Подумай о своем положении! И когда ты только перестанешь вести себя как мещанка-неряха из барака?!
Однако здесь беспорядок его нисколько не раздражал, а наоборот, нравился, придавая Отике еще больше обаяния. Переодевшись в накрахмаленный халат, он направился в гостиную с приятной мыслью:
— А все же до чего хороша, чертовка!
Отика встречала его уже во всей красе, прибравшись и положив подушки на циновки. Когда Бокуан уселся поудобнее, скрестив ноги, она вручила ему только что полученное письмо:
— Вот, пожалуйста…
Взглянув на обратную сторону конверта, Бокуан увидел, что письмо от Гондаю Сонэ, влиятельного приближенного Янагисавы.
— О-о! — протянул он и взрезал конверт.
Читая письмо, собачий лекарь переменился в лице.
— Ох, неладно как вышло! — выдохнул он с таким выражением, будто сейчас заплачет.
— Что случилось? — испуганно спросила Отика, перестав обмахивать Бокуана веером и стараясь заглянуть ему в глаза.
— Я тебе, кажется, уже говорил… Ничего себе, удружил Янагисаве!.. Пристроил я к нему одну девицу, дочку ронина, что квартирует в том бараке, в Иидамати, а она, видишь ли, повела себя дерзко, наскандалила…
Барак в Иидамати Бокуан весной задешево приобрел по случаю у прежнего владельца. Там квартировал один ронин из Этиго — жил в ужасной нищете. А Гондаю Сонэ не раз говорил Бокуану, что если будет на примете смазливая девица, то пусть приводит. Дочка ронина, даром что из бедных, была красотка. Бокуан живо с ней переговорил, сам выступил поручителем и определил девицу на службу к Янагисаве. Отике эта история была известна.
— Вот ведь негодная девка! Хозяину она приглянулась, он с ней в шутку начал заигрывать — так паршивка стала перечить, нагрубила ему, опозорила, да еще в тот же день и сбежала из усадьбы.
— Да ну?! — в глазах Отики промелькнула зависть. — Экая дурочка!
— Еще бы! Совсем сдурела! Если бы послушалась, повела себя прилично, это же для нее было бы золотое дно! Это ж какая карьера перед ней открывалась, а? Какие возможности! А она… Эх, вот дуреха! Скажите пожалуйста, какая недотрога нашлась! Сбежала она наверняка к себе же домой — на большее у такой фантазии не хватит. Но это у нее не пройдет! Его светлость в гневе… Надо срочно встретиться с ее папашей и серьезно с ним поговорить. Если бы эта девка вела себя прилично, мне бы тоже от его светлости что-нибудь перепало — все-таки я ее привел. Ладно, постараюсь ему растолковать, папаше этому — авось