магическое искусство — воспользоваться им. Максу не открылось никаких новых откровений, на что он рассчитывал во время вчерашнего сражения. Однако же он сознавал, что получил таки кое–что. Он сумел справиться с управлением потоками ветров магии с большей плавностью и глубже проникнуть в тайники своей души, чем когда–либо до сего момента. Он понимал, что его магические силы увеличиваются.
За последние несколько недель Макс был вынужден неоднократно прибегать к использованию своей силы, чего ранее ему делать не приходилось. В сражении со скавенами, с драконом и вчерашними орками. Он воспользовался силой в экстренных ситуациях, будучи к тому принуждён. С подобными условиями он редко сталкивался в своей размеренной жизни учёного. Кажется, что это оказывает на него некое кардинальное воздействие.
Ухватив ветра магии и притянув их к себе, Макс осознал, что ныне стал вместилищем куда большего количества энергии, чем когда–либо ему доводилось удерживать. Казалось, что чувства его обострились. Контроль над потоком магии стал увереннее. Чувствительность магического зрения Макса возросла.
Недоступным ему ранее способом Макс теперь разобрался в переливах невероятных энергий через руны топора Готрека, и менее сильной, но, вне всяких сомнений, мощной магии, которой был пронизан меч Феликса. Ему стало понятно, что и то, и другое оружие создавалось для конкретных целей, и он почти смог проникнуть в суть того, каковы были эти цели. Макс понял, что топор Готрека был выкован для уничтожения созданий Хаоса.
А вчера, когда Феликс обнажил свой меч, Макс практически сразу начал осознавать, что клинок обладает чем–то похожим на способность чувствовать. Макс гадал, знает ли об этом Феликс. Вероятнее всего, знает. Едва ли возможно не сознавать подобное, постоянно имея при себе такое оружие. Разве что оружие само скрывало свою мощь и предназначение. Макс решил, что об этом следует поговорить с Феликсом, когда представится возможность. Тут имелось нечто, о чём следовало предупредить молодого парня.
Грунд лежал ниц перед Угреком Живодёром. Точнее, он распростёрся перед шатром Угрека Живодёра. Пресмыкание пред кем–либо или чем–либо уязвляло орочье самолюбие Грунда, но с Живодёром следовало вести себя осторожно. Тот был крайне вспыльчив, и его крутой нрав нагонял страх даже на орков. Наряду с обычаем сдирать кожу и поедать части тела своих ещё живых врагов.
Телохранители Угрека хрюкали, едва ли не в голос потешаясь над унизительным положением вождя Сломанных Носов. «Пусть развлекаются», — думал Грунд. Он довольно часто видел, каким унижениям подвергает предводитель их самих. Телохранители моментально притихли, когда полог шатра из человеческой кожи откинулся и появился Угрек. Грунд задрожал. При большом вожде находился шаман Иксикс, что не предвещало ничего хорошего. Мелкий недомерок был ещё безумнее Угрека, и утверждал, что в своих снах общается с богами. Грунд предполагал, что так оно и есть. Иначе чего ради могучий Живодёр станет выслушивать такого сморщенного мелкого недомерка, как гоблин?
— Чё такое? — спросил Угрек.
Грунд посмотрел на вождя. Он был уверен, что Угрек — самый крупный орк в мире. Тот был почти на голову выше любого орка этих гор и гораздо сильнее. В одной руке у него была волшебная чоппа, в другой — большой топор. Доспехи у Угрека были особенные, сработанные захваченным в плен кузнецом– человеком, которого вождь держал на цепи у поддерживающего шатёр шеста. Из шлема торчали два огромных рога. Глаза вождя имели насыщенный красный цвет.
Грунд поспешно объяснил, что произошло. К его огромному удивлению, Угрек глянул на шамана, а затем расхохотался. Иксикс тоже начал хихикать. Он смеялся так сильно, что вынужден был вытирать нос своим плащом, покрытым коркой соплей. Грунду не показалось, что имеется что–либо забавное в сложившейся ситуации, но лишь безопасности ради он тоже смеялся. Нет вреда в том, чтобы угождать большому боссу. Вскоре присоединились и телохранители. Как только они все покатились со смеху, Угрек жестом своего кулака угомонил их. Затем опустил глаза на шамана.
— Сон оказался вещим, — произнёс Иксикс. — Боги поведали истину. Они идут убивать дракона, а затем тебе предстоит убить их. Тебе достанется волшебный топор в пару к твоей зачарованной чоппе, а заодно и драконьи богатства.
— Я стану величайшим военачальником орков в мире? — спросил Угрек.
— Ты станешь величайшим военачальником орков в мире.
— Послать гонцов! — проревел Угрек. — Созвать племена. Мы отправляемся в Драконью долину. Нам предстоит убить кое–каких коротышек.
Лишь только все бросились исполнять приказы, Угрек снова остановил их. Это ему нравилось.
— И передайте всем своим парням до единого, чтобы оставили коротышек в покое, пока те тоже не доберутся до места. Они мои. Я собираюсь прикончить их и съесть их сердца.
Ульрика двигалась по горной дороге. Она не чувствовала себя ни несчастной, ни особо счастливой. Ульрика недоумевала над тем, что происходит между ней и Феликсом. Случались моменты, когда она со всей определённостью чувствовала, что любит его. Однако же случались и моменты, когда она с точно такой же определённостью чувствовала, что он ей вообще безразличен. Всё же странно, как страсть приходит и уходит. Временами, как прошлой ночью, когда они сидели у огня, держась за руки, у неё возникало чувство, что они тесно связаны, словно действием сильной магии. И бывали времена, вроде нынешнего утра, пока они продвигались вперёд под этими нависающими облаками, когда даже обычный его взгляд мог привести её в ярость, а тупая преданность, проблески которой Ульрика иногда улавливала в его глазах, вызывала желание дать по морде. В подобные моменты казалось, что Феликс словно становился совсем другим человеком, чем тот, который лежал подле неё ночью; становился незнакомцем, непонятным образом вторгшимся в её жизнь.
Ульрика размышляла над этим некоторое время, а затем поправила сама себя. Нет. Это себя она временами не узнавала, словно что–то внутри неё изменилось по причинам, которые были ей непонятны. Феликс лишь являлся источником разнообразных эмоций, которые одновременно привлекали и отпугивали её так, как ранее испытывать не доводилось. Она опасалась его потерять, но чувствовала, что сама от него отдаляется. Почему–то, каким–то непонятным способом, он обрёл власть над её жизнью, что Ульрику одновременно и злило, и изумляло.
Глядя на клубящиеся облака, Ульрика ощущала, что те, в каком–то смысле, являлись отражением смятения её духа.
— Лучше бы вам приготовиться, — раздался из–за её спины голос Готрека. — Похоже, будет ливень.
Серый провидец Танкуоль разглядывал ворота Адской Ямы. Над ним нависали стенки чудовищного кратера. Ядовитый на вид лишайник покрывал искривлённые скалы. Перед ним находился вход в логово клана Творцов, вырезанный в виде чудовищной крысоподобной головы с распахнутыми челюстями. Чёрные железные ворота в виде опускающейся решётки были её зубами, а из глазниц высовывались головы скавенов. Танкуоль ещё на расстоянии услышал звериный рёв и ощутил присутствие искривляющего камня, ошеломляющего воображение своим количеством. Небо над головой сверкало странными цветовыми оттенками, когда облака химикатов, поднимаясь из дымовых труб внутри кратера, загрязняли окружающий воздух.
Грохот копыт позади дал понять Танкуолю, что всадники Хаоса отбыли восвояси. Покалывание тела подсказало, что какое бы заклятье на них ни лежало, оно исчезло вместе с ними. Танкуоль был уверен, что это заклятье попросту искривляло время и увеличивало их скорость, позволяя покрыть расстояние между ордой и Адской Ямой за четверть обычно необходимого времени. По крайней мере, он надеялся на это. Насколько можно было судить, никаких побочных эффектов от магии он не испытал, и заклинание не стало действовать на него постоянно.
Танкуоль вознёс молитву Рогатой Крысе, испытывая чуть–ли не благодарность за доставку его до места. Последователи Хаоса сдержали своё слово и, не причинив ему вреда, доставили к этой крепости во владениях скавенов. «Но почему?» — испытал кратковременное изумление Танкуоль. Последователи Владыки Перемен славились хитростью своей, а не милосердием. «Тем не менее, — предположил Танкуоль, — скорее всего на них произвело впечатление моё невероятное красноречие». Танкуоль понимал, что не имеет значения, насколько они коварны — им всё равно не сравниться сообразительностью с серым провидцем. Танкуолю было ясно, что он снова превзошёл своих врагов явной мощью своего интеллекта.
