— Может мне еще письменно изложить? Я пытаюсь сказать, что если мне использовать свой пол?
Молчание. Преувеличенное недоверие, чтобы подчеркнуть гнев.
— Ты шутишь. Это должно быть шутка. — Враждебность снова вкралась в его голос.
— Прежде чем все мои козыри уйдут и уже будут нам ни к чему. То есть то, что я женщина.
— Ты что, сделаешь это с кем-нибудь из них?
— Они и так будут меня иметь, разве не так. А так, может быть, я смогу разузнать, что они планируют в отношении нас. Или, может быть, настроить одного против другого.
Но Мартин отказывался сотрудничать, обдумывать…
— Одного из этих психованных больных ублюдков? Ты добровольно расстелишься перед одним из них?
Только теперь до нее, наконец, дошло, почему он так бушевал весь вечер. Он ревновал. И не столько ее саму, как-то по-другому, более яростной мужской ненавистью за унижение. Он ревновал к силе, свободе Кена, Грэга и Арта. Это уж слышком для нее. Чересчур невероятно, глупо, слишком эгоистично. Или Мартин всегда был таким, просто она не замечала?
Она сердито проговорила, голос ее звучал сквозь шепот:
— У тебя на уме есть что-то получше?
Он не мог найти ответ. Он не мог думать о Кене, Грэге, Арте и сексе, на него находил ужас. Когда они изнасилуют Нэнси, не надругаются ли они и над ним тоже? И он мог сказать точно, что они будут делать по очереди: двое держать его, третьего. И было еще худшее: они могли приставить оружие к его голове и заставить делать для них всякую гадость.
Нэнси в это время говорила:
— Господи, послушать тебя, можно подумать, что я этого очень хочу.
Он все еще не в силах был говорить.
— Марти? Молчание.
— Неужели же ты не видишь? Ты должен, Марти. Через день или два у меня уже не останется выбора. В любую минуту, может даже сегодня ночью, может случиться, что мне станет нечем торговаться. Даже за саму себя.
Он резко отвернулся лицом к стене, отстраняясь от нее, и его пренебрежение попало в цель. Ее вновь обретенные силы начали таять и улетучиваться. Вопреки всем ее попыткам, у нее, перед глазами стояли картины того, как она поощряет домогательства Кена, а, может быть, и Грэга тоже. Ей запомнился Грэг в этот полдень, не столько его гротескные размеры, но его нечеловеческая наглость. Женщина может перенести боль, но не когда на нее плюют. Она подумала о том, как Арт тыкал стволом своего ружья в половые органы Мартина и заставлял его жевать резинку, вспомнив жестокую ухмылку Арта. Лежа в темноте, свернувшись и тесно закутавшись в одеяло, она вдруг потеряла все свое обретенное самообладание. Она была совершенно одна, она страстно хотела, чтобы Мартин вернулся к ней. Он все-таки мужчина; он обязательно найдет какой-нибудь выход, если она поможет ему. Они спасутся и тогда он увезет ее прочь от Эдди. Она сказала с дрожью:
— Если ты скажешь нет, я не стану. Это была только идея.
Но тут она услышала, что дыхание его снова переменилось. Оно стало глубже и ритмичнее. Он бросил ее. Он спал. О, черт его дери; будь он проклят! Почему он не желает ей помочь? Мартин, помоги мне, пожалуйста. Я боюсь.
Она закурила еще одну сигарету. И долго сидела в темноте, изредка поглядывая на умирающий огонь или на меняющиеся тени на потолке. Снаружи было холодно, и пронизывающая прохлада проникала в хижину.
Она уже знала, для чего они с Мартином здесь находились. И Мартин, скорее всего, тоже знал, только не мог признаться себе в этом. Или не хотел, это одно и то же. Он не мог признать это даже в своем самом сокровенном «я».
Когда Кен снял с нее железное кольцо, она успела заметить его внутреннюю сторону. На металле были темные коричневые пятна, и это была кровь.
Глава 12
Следующим утром с первым светом Кен, Грэг и Арт позавтракали и отправились охотиться. Они посадили Мартина на цепь в кухне, где была вода, и дали ему небольшой пластиковый горшок для нужд. Весь день ему нечем было бы заняться, кроме разве что почитать, так что они оставили ему пару книжек в гибкой обложке.
Нэнси они взяли с собой на охоту. Арт хотел быть один, так, что Кен и Грэг принялись ухаживать за ней. Победу одержал Кен, который обрядил ее в теплые одежды, слишком большого размера и набил старые ботинки газетами, чтобы хоть как-то приблизить их размеры к таким, из которых она не выпала бы.
Она была похожа на клоуна, и все они весело посмеялись. И Нэнси заставила себя улыбнуться. Ей было уже легче. Она очень старательно отгоняла от себя мысли о том, что они не собираются ее отпустить, что Мартин сидит в цепях, что если она побежит, они могут даже пристрелить ее. Если исключить все это, она могла бы посмотреть на них, как на трех мужчин, каких любая девушка рада была бы заполучить.
Кен был привлекателен, глаза ясные и разумные, и у него были прекрасные манеры. В нем было какое-то спокойствие и тишина. Интересно, что за жена у него. И Грэг, даже его ужасная наглость казалась сегодня совсем другой. Его поведение было менее унизительно, если знаешь, что он просто животное, которое не думает. Если принять его таким, то можно понять, что в нем нашли Кен и Арт. Он мог даже рассмешить.
Арт взял одну лодку и пошел вперед. Когда она с Грэгом и Кеном тронулись на своей, звук мотора Арта стал уже полушепотом где-то в стороне большой земли, к западу, где остров когда-то начинался как полуостров. Потом они втроем перебрались на противоположную сторону озера и разделились. Кен вместе с ней отправился на север. Грэг пошел на юг. Они договорились встретиться в четыре часа.
Кен сказал очень вежливо, но глаза его при этом были трезвыми и предупреждающими.
— Нэнси, если ты хочешь попытаться отлучиться, то ничего страшного, но только мне придется потом следовать за тобой и это испортит нам весь день.
Она кротко тащилась за ним. Даже если бы она решилась попасть под его выстрел и побежать, то куда бы она бежала? У нее не было ни малейшего представления с какой стороны они изначально приехали. Ей всегда плохо давалась ориентировка.
В девять часов Кен подстрелил лань. Они проходили через глубокую лощину, заваленную опавшими листьями и с болотистой, влажной с весны почвой. Не так уж легко было перелезать и пролезать под стволами деревьев и через покрытые мхом валуны, раздвигать осенние заросли и кустарник. И Нэнси все думала, сколько же еще она сможет вынести. Ноги ее не хотели повиноваться, а дыхание вырывалось из груди прерывисто и болезненно. Затем лощина вдруг кончилась, и они стали карабкаться по склону и пересекли гряду, где лес был менее густым. Кен внезапно замер и предостерегающе поднял руку. Ружье его медленно поднялось и Нэнси увидела лань. Она уставилась прямо на них, неподвижная, с поднятой головой. Это была молоденькая лань, рожки раздвоены. И она была прекрасна, ноги стройные, как тростники, плечи высокие.
Нэнси никогда прежде не приходилось так близко видеть дикое животное. Сердце ее тяжело колотилось от ужасной неизбежности того, что должно было произойти.
Когда выстрел огласил лес, от него было больше шума, чем она могла себе представить. Одновременно лань вздрогнула, плоть ее задергалась от шеи до копыт. Задние ноги, казалось, начали подламываться. Она повернулась, подтягивая и подталкивая себя вперед, с опущенной головой, пытаясь уйти. Кен выстрелил снова, и она повалилась.
Он опустил ружье, улыбаясь, глаза его были очень темными.
Где-то далеко вскрикнули птицы. Лес снова затих. Нэнси услышала свой голос:
— Она мертва?
