ящик начат.
Ружье — довольно обычное явление в загородном доме. Хозяева обзаводятся им, чтобы убивать крыс или бездомных кошек, нападающих на певчих птиц. Или просто для того, чтобы чувствовать себя более-менее защищенными. Но ружья в этом доме я не видела и не помнила, чтобы Грейс когда-либо имела это оружие. Мне даже в голову не могло прийти, чтобы такой старый человек мог им воспользоваться. Тогда зачем здесь патроны? Для пистолета? И почему ящик начат?
Ничего не тронув, я медленно задвинула ящик. Мои размышления об увиденном были внезапно прерваны: откуда-то издалека внезапно донесся приглушенный вопль, сопровождаемый глухим тяжелым звуком с того же расстояния, каким-то едва различимым ударом, который можно было скорее ощутить, чем услышать. Потом все смолкло. Я выбежала из детской в спальню Грейс и прислушалась, подозревая, что моя фантазия сыграла со мной злую шутку.
Вокруг стояла полнейшая тишина, нарушаемая лишь трескотней воробьев, возившихся под карнизом.
Это молчание и испытываемое мною напряжение снова породили во мне панику. Пожалуй, хватит оставаться одной в огромном безлюдном доме, где к тому же случаются убийства. Моей первой мыслью было бежать оттуда.
Не думая больше о том, что могу наткнуться на кого-то, что мои шаги могут услышать, я выбежала из спальни в холл, бросилась вниз по лестнице и остановилась лишь перед дверью кухни, закрытой Артуром Хестоном. Я рывком распахнула ее и почти вывалилась на лужайку.
Здесь я повернулась и посмотрела назад, на затаившийся дряхлый особняк, не сомневаясь, что из каждого его окна за мной следят чьи-то глаза.
Я стояла, пытаясь прийти в себя и по возможности успокоиться, как вдруг услышала тот же звук снова. Кричал человек. Описать этот звук невозможно, так он был ужасен. На этот раз это был не вопль, а скорее низкий прерывистый стон или мычание, сдавленный крик агонизирующей жертвы. Он шел из сарая, и я успела подумать: «О Господи! Ведь это его я слышала там, наверху. Это Артур Хестон. С ним произошло несчастье — возможно, он упал с сеновала». Потом мне пришло в голову, что его придавило лимузином, который он вывешивал на домкрате.
Вне себя от страха я закричала:
— Артур!'
Никакого ответа. Я перебежала через лужайку к двери сарая и снова позвала:
— Артур!!
Не думая ни о чем, я переступила порог.
Если в доме было темно и мрачно, то в сарае было еще темнее и мрачнее. Маленькие круглые окна, прорезанные под самой крышей с обеих сторон, почти не пропускали света, затянутые паутиной и покрытые многолетним слоем пыли. В полумраке угадывались массивные поперечные балки и вертикальные стойки двух больших открытых сеновалов, занимающих большую часть пространства сарая — до самого верха.
Я с трудом разглядела старый «линкольн» — большой темный силуэт возвышался прямо передо мной; его старомодные передние фары сверкали, точно два гигантских глаза. Мне показалось, что автомобиль накренился на один бок.
Потом я увидела нечто похожее на фигуру человека. Артур? Он скорчился на подножке — со стороны водителя, по-видимому, опираясь на колени; голова его была внутри кабины.
Все это я увидела в течение одной-двух секунд и едва успела зафиксировать увиденное в сознании, как позади меня послышались крадущиеся шаги, и вслед за тем я ощутила сильный удар ниже затылка. В глазах у меня разлилась темнота, и я упала без чувств.
Первое, что я почувствовала, очнувшись, было ощущение холода на лице и звуки знакомого мужского голоса, который я не сразу узнала.
Темнота слегка прояснилась, и я теперь различала смутные очертания предметов. Потом до моего сознания дошло, что на лбу у меня лежит мокрая ткань, и наконец я узнала знакомые черты склонившегося надо мной Литера Деборда.
— Не переживайте, миссис Барлоу, все в порядке. — Я с усилием приняла сидячее положение. — Что с вами приключилось? Вы споткнулись?
Я с трудом припоминала, где нахожусь: «Марч Хаус», лужайка позади дома, на подъездной дорожке стоит моя машина; я лежу на траве у сарая, ворота которого распахнуты настежь.
Все было понятно, кроме присутствия Питера, — он в картину не вписывался. В моем сознании молодой человек ассоциировался с книжным магазином в Эдгартауне или с яхт-клубом, где он в мокром от водяных брызг спортивном костюме катается на водных санях[5]. Почему он здесь? Что произошло со мной? Меня подташнивало, голова раскалывалась от боли, мысли мешались.
Мало-помалу я начала припоминать: я была в доме и вышла посмотреть, что там за шум в сарае. А Питер объяснил свое присутствие так: он вез на велосипеде книги заказчикам и увидел, что у дома стоит моя машина, а боковая дверь в сарай открыта.
Я повернулась, чтобы заглянуть внутрь сарая. Он поспешно сказал:
— Не надо, миссис Барлоу!
Но было уже поздно. Его слова заставили меня вспомнить картину, увиденную раньше: человек, согнувшийся на подножке старого «линкольна»; ноги подогнуты вниз, будто он встал на колени, а голова — в кабине, удерживаемая в этом положении толстым дверным стеклом, вывернутым так высоко, как позволила его шея. Одно колесо с машины снято, и «линкольн» съехал с домкрата, вероятно, в результате отчаянных попыток жертвы освободиться. Это был Артур Хестон.
— Я еще не вызывал полицию, — сказал Питер. — Боялся оставить вас.
Он пошел к крану, установленному у ворот сарая, чтобы смочить материю холодной водой. Вернувшись, он снова положил мне на лоб компресс и через некоторое время помог мне подняться на ноги. Обернувшись на секунду, я увидела лицо Артура Хестона через ветровое стекло. Оно было почти черным, язык торчал изо рта, точно переваренная сосиска, налитые кровью глаза были выпучены, как у рыбы, выброшенной из воды. Между дверной рамой и верхним краем стекла с трудом могла пройти рука.
— Вам лучше посидеть, — сказал Питер. Он, видно, боялся обморока и был недалек от истины.
— Только не в доме, Питер. Пойдемте в мою машину. — Я сама не понимала, почему один вид дома внушал мне ужас.
Мы добрались до автомобиля, и Питер усадил меня на переднее сиденье. Я с облегчением опустилась на него.
— Я сяду за руль и отвезу вас домой, миссис Барлоу, а велосипед пристрою сзади. Но боюсь, что сначала нам придется дождаться полиции.
Я показала ему, где находится телефон, и предупредила, что надо соблюдать осторожность. Он погрузил велосипед в машину и ушел звонить. Я медленно приходила в себя.
Сначала я вспомнила только то, как вошла в дом; мало-помалу всплыло и все остальное: комната Грейс, фотографии Артура Хестона, детская, парики, джинсы в пятнах краски, теннисные туфли и ящик с патронами, крик, похожий на предсмертный вопль, и странный глухой стук, который, как я теперь поняла, произвел упавший с домкрата автомобиль.
Я вздрогнула, представив в мыслях всю сцену: Артур поддомкратил «линкольн» и, вероятно, трудился над колесом; вот он прервал свою работу и подошел к окну автомобиля, чтобы побеседовать с убийцей. Последний был, разумеется, ему знаком и внушал доверие. Никакой чужак не мог бы спрятаться на переднем сиденье в ожидании удобного момента. Вероятно, разговор через открытое окно носил оживленный или шутливый характер, хотя я и не представляла себе, как Артур мог пошутить с кем бы то ни было. И пока они разговаривали, убийца перебрался на сторону пассажира (а может, сидел там с самого начала) и, улучив момент, молниеносно напал на Артура. Кто бы это ни был, он должен был быть очень проворным, чтобы предупредить инстинктивную попытку Артура вытянуть голову назад, когда тяжелая стеклянная панель окна вдруг стремительно рванулась к его ничем не защищенному горлу; кроме того, убийца должен был быть сильным, чтобы помочь оконному механизму удерживать голову Артура будто в тисках, препятствуя его отчаянному — не на жизнь, а на смерть — сопротивлению.
Я была рада, когда Питер возвратился и сел ко мне в машину. Убийца мог быть все еще где-то здесь,
