Наблюдая за французами. Скрытые правила поведения

заткнув уши.

У французов конечно же много поводов для суеты. С тех пор как первые неолитические племена обосновались во Франции, местные жители только тем и занимаются, что изобретают способы приготовления и сохранения всего того, что способно предложить суша, море и воздух. Те телевизионные документальные фильмы, в которых реконструируется жизнь обитателей каменного века, судя по всему, не имеют никакого отношения к французам. Вместо того чтобы жевать бесформенные, обгоревшие куски мамонтового мяса, французы каменного века, верно, часами спорили о том, какой соус следует добавить, сколько времени надо жарить мясо и какой высоты должно быть пламя.

Отнюдь не случайно и то, что в Европе лучшие образцы наскальной живописи оказались в Центральной Франции. Все эти изображения шерстистых мамонтов должны были служить напоминанием о еде.

Так же они, вероятно, с гораздо большей рачительностью относились к туше убитого мамонта. Если бритты в каменном веке сами, должно быть, съедали только наиболее мясистые куски, а все остальное скармливали одомашненным волкам, то французы, скорее всего, не брезговали и разного рода органами, включая легкие, мозг и ноги, причем последние шли в пищу полностью — до желе в копытах (или что там было у мамонтов). Чтобы полусъедобные куски очередного убитого животного становились более вкусными, предки французов, должно быть, готовили из объедков соусы.

Стоит ли тогда удивляться тому, что у них не нашлось времени на строительство Стонхенджа.

Жизнь — это жратва с чужого стола

Французы, сохранив со времен каменного века некоторые из своих кулинарных традиций, часто демонстрируют то, что можно принять за полное отсутствие понятия о гигиене. Пищу они берут руками, сыры продают, когда их корка покрывается плесенью, а мясо и яйца едят полусырыми либо вовсе сырыми. Привезенные ранним утром в рестораны продукты питания часто складывают перед самим заведением на тротуаре, где, как всем известно, оставляют обычно свои нездоровые экскременты лучшие друзья человека.

Короче, французы считают, что бактерии вправе жить и размножаться — и желательно в человеческом желудке.

И наиболее частым переносчиком микробов является, видимо, хлеб. Повсеместно можно наблюдать, как boulangere[74] желая усладить свой слух хрустом хлебной корки, туго сжимает батон, потом той же рукой берет деньги, роется, набирая сдачу, в кассе, после чего переносит все собранные в ящике бактерии на следующий батон — ваш.

На улице постоянно встречаешь официантов или поваров, несущих охапками батоны без обертки либо толкающих перед собой ничем не прикрытые тележки с хлебом. Когда же буханки наконец оказываются в помещении ресторана, их зачастую режут на куски те же официанты, что рассчитывают клиентов. Большие корзины с хлебом обычно ставят на общий стол, откуда посетители могут брать его по мере надобности, затем опустевшие корзины уносят, а оставшиеся куски перекладывают в другие корзины. И возможно, тот кусок хлеба, которым вы собираете винегрет на своей тарелке, уже испытал дружеское пожатие boulangere, потерся о подмышку официанта, был ощупан предыдущим посетителем и даже, может быть, побывал на полу cafe и лишь после этого оказался у вас во рту. Вкуснятина.

Еще более аппетитный аромат — в cafes[75] — порой источает кружка, от которой несет прокисшим пивом. Скорее всего, после последнего посетителя ее лишь наскоро ополоснули за стойкой в струйной мойке для стаканов. Вам лишь остается надеяться на то, что у того, кто пил до вас, не были больные десны.

И тем не менее от этого, по-видимому, никто не страдает. Во Франции [76] практически не слышали о вспышках сальмонеллеза, или отравлении Е. coli, или о пищевых аллергиях.

Англичанка, живущая во Франции, как-то поведала мне о том, что с ней произошло, когда она съела легкую закуску со следами арахиса. Женщина начала раздуваться, у нее перехватило дыхание, и ей казалось, что она вот-вот умрет. Когда приехала «скорая» и она сообщила медикам: «Je suis allergique aux cacahuetes» («У меня аллергия на арахис»), те покатились со смеху. В их оправдание можно сказать только одно: данная фраза, с точки зрения французов, звучит очень глупо. То же самое было бы и с английскими работниками «скорой помощи», если бы им сказали: «Мой кетчуп радиоактивен».

В конце концов мою знакомую спасло лишь то, что ее матушка, будто предчувствуя беду, отыскала в медицинской энциклопедии научное название ореховой аллергии и вписала его в записную книжку[77]. Французы не способны устоять перед наукообразным названием, придающим происходящему официально-торжественный характер: произнеся магическое слово, англичанка получила спасительную инъекцию.

Ежегодно по стране прокатываются несколько эпидемий гастроэнтерита, однако французы видят в них только смену состояний. Организм заболевает, борется с вирусом и наконец побеждает. Небольшая встряска полезна для пищеварения.

Вот почему на французском побережье с небольшими рыболовными сетями гораздо чаще встречаешь взрослых, а не детей. Они собирают мелких креветок в озерцах между скал и даже на пляжах в курортной зоне, где морская вода настолько грязна, что вы вряд ли отважились бы прополоскать в ней маслины. Также они отдирают от скал двустворчатых моллюсков и все, что походит на устриц, а потом несут собранную добычу на кухню и глотают ее сырой.

Возможное пищевое отравление навсегда бы отвадило большинство из нас от морепродуктов, но французы воспринимают его как своего рода мелкую неудачу. Одна моя французская подруга, которую целую неделю тошнило после похода в Нормандии за моллюсками, удивительно философски отнеслась к тому, что с ней приключилось. «Сток нечистот находится на другой стороне мыса, поэтому мы полагали, что нам ничего не будет, — сказала она. — Мои дедушка и бабушка годами питались этими моллюсками, и их никогда не рвало». Нечистоты как профилактическое средство. Такое даже во Франции не всякому придет в голову.

Французам подавай только свежее

С той поры как в британских и американских универсальных магазинах продавались в отдельных упаковках лишь гроздья винограда и единственными непривозными фруктами были яблоки, да и то одного сорта, причем своей чрезвычайно гладкой поверхностью они не могли не внушать беспокойства, ситуация значительно изменилась в лучшую сторону. Сейчас фермерские рынки напоминают нам, англосаксам, что продукты питания часто выращивают на земле, а не изготовляют на заводах. Впрочем, французским рынкам нет нужды называться фермерскими. Даже на самом урбанизированном парижском рынке вас не оставляет ощущение, будто вы находитесь в селе.

А все потому, что французы по-прежнему отдают предпочтение свежей, сезонной продукции. Здесь, как и в остальных странах Европы, можно посреди зимы купить искусственно выращенную испанскую клубнику, но наступает лето, и фруктовые ларьки заваливают клубникой Gariguette («гаргетт»)[78] — продолговатой, розовато-красной, очень сочной и столь ароматной, что сорт, привозимый зимой, не идет с ней ни в какое сравнение.

Во Франции летний отпуск, особенно на юго-западе, приобретает ярко-оранжевую окраску — цвет мякоти шаронтонских дынь. На многих рынках появляются ларьки, торгующие исключительно ими. Чтобы узнать, поспела ли дыня, не надо сдавливать ее ладонями — достаточно понюхать снизу, по-собачьи. Спелые дыни пахнут спелой дыней (логично, не правда ли?). И если они созрели, то мякоть у них будет насыщенного темно-оранжевого цвета, а вкус такой, словно туда добавили портвейна.

Еще через несколько недель созревают фиги. Липкое и сладкое, красного цвета, содержимое зеленой фиги, чуть ли не лопающейся под напором спелой мякоти, — настоящее по виду и вкусу варенье, только естественного происхождения: другого такого фрукта, столь сочного и сладкого, в это время года не сыскать во всем Северном полушарии.

То же самое можно сказать и о темно-красном винограде сорта мускат, словно покрытом пылью и в миллион раз более мягком, нежели хрустящие, блестящие, почти прозрачные торпеды, которые обычно продают в английских супермаркетах. Его есть — все равно что пить неразбавленное вино.