Восточное гостеприимство
Восток — дело тонкое.
Солнце жарило почти вертикально. Унылый пустынный пейзаж, монотонная, хотя и прямая, как стрела, дорога начинали потихоньку утомлять. А тут ещё иорданские водилы включили свою «забойную» музыку из серии «знал бы слова — плакал». Настроения — никакого.
На иракском пограничном посту местный военный двигался, как муха в дихлофосе. Медленно собрал паспорта, еле-еле куда-то побрёл, потом, также еле переплёвывая слова через губу, предложил всем выйти из машин и пройти сдать кровь на СПИД. Это было уже слишком. Глава делегации, бывший командующий ВДВ генерал-полковник Ачалов потребовал старшего поста. Ответ был:
— Они не могут, у них полуденная молитва. А вы не артачьтесь, это обязательная процедура и совсем не больно…
Через тридцать секунд непрерывного русского мата погранец знал всё про себя, про своих ближних и дальних родственников, про душу и про свою сексуальную ориентацию… Многое для него было ново, поэтому удивленно уплыл. Появился начальник. По сравнению с его плавными движениями предыдущий был просто электровеник. Важность из него так и пёрла. И снова волынка про анализы на СПИД.
Колонна из трёх джипов уже была готова повернуть назад, но вмешался представитель от приглашающей стороны и через некоторое время нас всё-таки пропустили без всяких анализов. Но, как говорится, осадок остался, и всё недовольство с окопной прямолинейностью было высказано командующим Саддаму:
— Я тебе таких спецов привёз, а меня — на СПИД!?
По дороге назад иорданцы у погранпоста заехали на заправку, чтобы залить баки и прихваченные канистры иракским дармовым бензином. Подскакивает иракский пограничник и просит у господ российских офицеров паспорта.
Когда подъехали на пост, весь личный состав был построен в одну шеренгу. В такой же шеренге напротив стояли таможенники. Старший с поклоном вернул паспорта и сказал:
— Всё в порядке, можете ехать. Но очень просим господ русских офицеров, пожалуйста, отведать наше угощение.
Действительно, рядом палатка, в ней столы ломятся. Вискарь и даже запотелая бутылочка водки. Для мусульманской страны — это что-то!!! Видно, люди старались, что ж не уважить.
Ну, выпили, как водится, закусили. Пошёл душевный разговор.
— Как служба? Где семьи? У вас всегда такая погода?
Иракцы — сама обходительность.
— А где ваш толстый, почему не видно?
— Угощайтесь, пожалуйста…
— Я говорю, начальник где?
— А-а-а, так этого, собаку, третьего дня расстреляли…
Оба-на!!! Как-то аппетит сам собой пропал.
— Спасибо, мы уж поедем.
Воистину, «Восток — дело тонкое»!
Банкет
Прощайте врагов ваших,
но не забывайте их имена.
Вот мы иногда ругаем человека. И такая он распоследняя сволочь, и убить его мало, а потом вдруг… У меня и своих примеров множество, но я приведу чужой.
Довелось мне однажды присутствовать на банкете по поводу успешной защиты диссертации. Филологический факультет Санкт-Петербургского государственного педагогического университета. Именинницей была моя невестка, а я с дочерью выступал в роли болельщиков и обслуживающего персонала — подвезти-принести. Поэтому за столом не пил, а больше слушал.
Публика удивительная. Бабушки — носительницы и бережные хранительницы того ещё настоящего русского языка, глубинной культуры и удивительной скромности. У них сыновья преподают кто в Сорбонне, кто в Кембридже, зовут к себе на всё готовое, а они каждый день на двух трамвайчиках трясутся через полгорода, болеют, но не теряют присутствия духа, за символическую плату читают, экзаменуют, воспитывают, словом, преподают. От одного общения с ними становишься чище. Эта фраза: «Милочка, вы не должны были так говорить. По-русски это звучит так…» Под стать им за столом находились и мужчины. Один из них, седой и стройный, рассказал историю своей неудачной защиты кандидатской диссертации.
Дело было в середине июня 1941 года. По предварительным оценкам, диссертация была блестящая и тянула на докторскую. Интересная и злободневная. Послушать собралось множество студентов. Приехал и представитель идеологического отдела горкома партии. Вот он-то всё и испортил. Неуч и бездарь, ничего в жизни, кроме партийных документов, не читавший, так умело подвёл идеологическую близорукость, что комиссия испугалась и проголосовала «против». Униженный и оскорблённый до глубины души неудачник- диссертант закинул в сердцах сетку продуктов (в основном консервов), закупленных для банкета, куда-то в чулан в своей квартире и забыл про них. Скрывался от сочувствия друзей. Члены комиссии прятали глаза от него. Все вместе дружно проклинали партийного чиновника. Больше всех сам диссертант! Как часто, оставаясь один, он мысленно дискутировал с ним, разбивал в пыль его смешные аргументы и под свист аудитории выпроваживал с трибуны. Иногда он мысленно встречал негодяя в тёмном переулке…
Но грянула война, за ней блокада, а с ней и жесточайший голод. Замерзающий и вымирающий Ленинград. Ни авионалёты, ни артиллерийские обстрелы, ни сорокоградусные морозы не приносили столько страданий ленинградцам, как голод. Кусок ржаного хлеба ценился в буквальном смысле дороже золота и антиквариата. Потеря хлебной карточки равносильна смертельному приговору. И вот, когда голод достиг крайних пределов, в поисках чего-нибудь, отдалённо похожего на топливо или еду, наш герой в чулане среди бытового хлама и мусора случайно натолкнулся на заброшенную в дальний угол сетку с консервами. Угадайте, какими словами несостоявшийся кандидат наук вспомнил своего оппонента! Только благодаря этой находке он сам и его семья пережили самую тяжёлую зиму блокады. Не зря же сказано, что Бог не делает, всё к лучшему!
Интересно, что бы он сейчас сказал своему обидчику, встретив в тёмном переулке?
Честь имею!
Отслужил солдат службу долгую,
Двадцать лет служил и ещё пять лет…
