Тут же вызвались добровольцы идти звонить Грессеру. В сопровождении двух городовых они отправились в ближайший участок. Известия о переговорах с градоначальником передавались по цепочке.
- Господа, Грессер категорически отказывается разрешить...
- Говорит, что вызваны казаки.
- Предлагает немедленно разойтись...
- Угрожает репрессиями...
- Позвольте, какие репрессии? За что? За панихиду?
- Ужасная страна, ужасное правительство, ужасные порядки...
- Господа, Грессер вроде бы в чем-то уступил...
- Что, что? В чем уступил?
- Он, кажется, согласился...
- Да что там, в конце концов, происходит, господа? Нельзя ли пояснее?
- Наши пригрозили пожаловаться в синод...
- Ну и что?
- Связаться с европейскими газетами...
- Ну и что?
- Грессер согласился, что нельзя запрещать религиозные отправления...
- Вот видите, господа! Я всегда говорил, что на угрозу нужно отвечать угрозой!
- Что же дальше?
- Спорят, кричат...
- О чем?
- Сколько человек пропустить...
- Безобразие! Торговлю какую-то делают из панихиды, базар.
- Ура, господа, ура! Грессер согласился пропустить депутацию с венками!
- Сколько человек?
- Тридцать.
- А здесь не менее трех тысяч...
- Александр Ильич, вас приглашают в депутацию!
- Я не один, со мной сестра.
- Про сестру ничего не сказали.
- Тогда я лучше постою здесь.
- Число мест ограничено, Александр Ильич, всего тридцать кандидатур. Не обижайтесь.
- Я не обижаюсь.
Городовые отошли от ворот. Со скрипом разъехались громоздкие чугунные створки. Студенты, выбранные в депутацию, подняли венки над головами, медленно двинулись за ограду кладбища.
В толпе, оставшейся на площади, несколько голосов нестройно затянули «Вечную память». Мелодию тут же подхватили, и вот уже многие сотни молодых голосов повели холодящие душу и сердце высокие слова прощальной молитвы.
Аня и Саша стояли около самой ограды - почти на том же месте, на котором они стояли в тот день, когда хоронили Тургенева. Депутация с венками, предводительствуемая приставом, уходила между деревьями в глубину кладбища. Позади студентов, все время оглядываясь на оставшихся за оградой, словно опасаясь нападения со спины, шло несколько полицейских унтер-офицеров. Сапоги унтеров месили грязь на узкой тропинке между крестами и памятниками, скользили по могилам. Прижавшись лицом к прутьям решетки, Саша пристально смотрел вслед студенческой колонне, окруженной со всех сторон городовыми.
- Тургенев, Добролюбов, - услышала вдруг Аня тихий и горестный голос брата, - ведь это же история. А ее топчут сапогами... Неужели вся эта полицейская свора так уверена в своей силе, что не страшится оскорблять даже простейшие гражданские чувства? Неужели ничто не может поколебать наглой уверенности всех этих приставов и унтеров в своей безнаказанности?
Аня взяла Сашу под руку. Саша быстро повернулся к сестре. Лицо его было возбуждено, глаза лихорадочно блестели.
- Это же неестественно, понимаешь, неестественно, - свистящим шепотом заговорил Саша, - даже не пытаться дать отпора этому наглому насилию! Здоровая человеческая натура не может быть столь безропотно покорной. Всякая несправедливость, а тем более такая вызывающая, как сегодня, основанная лишь на превосходстве в физической силе, должна рождать у нормального человека чувство отпора, протеста, желание ответить теми же средствами!
Аня испуганно оглянулась. Вокруг были возбужденные молодые лица, никто никого не слушал, все говорили громко и одновременно. Голоса студентов, ушедших с венками за ворота и певших теперь «Вечную память» где-то в глубине кладбища, становились все глуше и глуше, все отдаленнее и отдаленнее.
4
- ...и по изложенным выше основаниям Особое Присутствие Правительствующего Сената определяет подсудимых
Шевырева, 23 лет,
Ульянова, 21 года,
Осипанова, 26 лет,
Андреюшкина, 21 года,
Генералова, 20 лет,
Волохова, 21 года,
Канчера, 21 года,
Горкуна, 20 лет,
Пилсудского, 20 лет,
Пашковского, 27 лет,
Лукашевича, 23 лет,
Новорусского, 26 лет,
Ананьину, 38 лет,
Шмидову, 22 лет,
и Сердюкову, 26 лет,
лишив всех прав состояния, подвергнуть смертной казни через
Сухо и кисло стало во рту. Земля пошла из-под ног. Руки сделались ватными, непослушными. Морозные иглы тронули кончики пальцев, колени...
...но ввиду обнаружения в судебном заседании особых обстоятельств, а именно:
в отношении Канчера, Горкуна и Волохова - их возраста, близкого к несовершеннолетию, их чистосердечного раскаяния и содействия следствию в самом начале дознания как в раскрытии самого преступления, так и в выявлении его участников;
в отношении Ананьиной - оказанного на нее сильного нравственного давления со стороны находившихся с нею в родственных и близких отношениях участников преступления;
в отношении Пилсудского - несовершеннолетия, собственного сознания, чистосердечного раскаяния и указания участников злоумышления;
в отношении Пашковского - отдаленного участия в преступлении;
в отношении Шмидовой - участия ее, не представлявшегося необходимым для совершения преступления;
и в отношении Сердюковой - собственного сознания, добровольного открытия таких обвиняющих ее
