ничего в нем не меняя. Для большинства женщин эта задача оказалась бы невыполнимой, но у Брук была именно такая фигура, для которой мужчины-модельеры создавали свои наряды. Она смотрелась великолепно в любой одежде, но в ярко-красном платье от Ланвин со смелым вырезом она походила на богиню. Владелец магазина пообещал отгладить его, завернуть и прислать Биллу на квартиру. Брук с матерью перешли на другую сторону улицы в поисках красивой пары туфель и подходящей вечерней сумочки.
— Слишком блестящие, — запротестовала мать, когда Брук нашла великолепную пару ярко-красных лодочек. — Атласные туфельки с ремешками больше подойдут к этому платью.
Если бы Брук купила туфли, которые действительно хотела, плюс к эксклюзивному платью от Ланвин, у нее осталось бы всего 20 долларов на сумочку, которая стоила 625 долларов.
— Купи эти туфли с ремешками, а я куплю сумочку, — предложила мать, слегка нахмурившись при мысли, что Брук все-таки купит блестящие лодочки, несмотря на ее предложение заплатить. Эта сцена разыгрывалась сотни раз, когда Брук была еще подростком, а ее мать пользовалась властью кредитной карты, чтобы подавить желание дочери хоть как-то отличаться от всех остальных девиц на балах. Брук проигрывала это сражение так много раз, что еще одна победа босоножек с ремешками над лодочками не казалась ей такой уж важной. И все же она была разочарована, и губы ее слегка искривились. Но не успела она согласиться на ремешки, как мать Брук вдруг почувствовала прилив сожаления и вины перед дочерью.
— Что я несу! — сказала она. — Ты хочешь лодочки. А все блестящее сейчас в моде. И мне нравится сумочка. Ты права, милая. Ну же, давай быстро купим их, и у нас еще останется время на кофе. Я позвоню водителю и попрошу, чтобы он заехал за нами в кафе, а потом он отвезет тебя к Биллу.
Они приобрели превосходные ярко-красные лодочки и подходящую переливающуюся сумочку, продавец завернул и упаковал покупки. А после Брук с матерью обсуждали своих соседей, сидя за маленьким столиком, потягивая кофе за десять долларов из крошечных чашек и разделив лепешку с голубикой за 6 долларов.
— Позвони мне и расскажи, во что все были одеты, — прощебетала ее мать, когда Брук выходила из машины. — Хорошо тебе провести время!
Брук, размахивая пакетами, зашагала по тротуару, направляясь в прохладный, темный вестибюль квартиры Билла на Пятой авеню.
12
Пропасть между двумя мирами
«Девочки» съехали. Крышу починили. Старые, использованные презервативы, которые валялись на заднем дворе, закопали в землю под новый газон. Оставалось только надеяться, что у будущих владельцев дома не будет собаки. Лакс заплатила Карлосу, чтобы он покрасил стены внутри, сказав ему, что дом принадлежит другу приятеля с работы и ему нужен хороший маляр, и чтобы об этом никто ничего не знал. Она заплатила ему хорошие деньги с легкой руки. Потом она продала дом.
В качестве начальной стоимости риелтор назвал абсурдно большую сумму денег. Лакс понизила ее до 20 000 долларов, и через шестнадцать часов дом был продан за сумму, на 60 000 долларов выше запрашиваемой. На эти деньги Лакс купила на Манхэттене квартиру с двумя спальнями, нуждающуюся в капитальном ремонте.
— Эй, привет, — как-то сказал ей Карлос во время телефонного разговора, и Лакс услышала, как в отдалении плачет ребенок, — Если, типа, ну ты поняла, этим чувакам с работы еще когда-нибудь понадобится, ну, что-то таскать или двигать, позвони мне, ладно?
— Как раз есть такие люди, — Лакс водила пальцем по облупившейся краске на кухне у Тревора. — У них квартирка на Манхэттене, там нужен небольшой ремонт, и они хотят, ты понимаешь, чтобы я об этом позаботилась. Покрасила ее и все такое.
— Ты хочешь покрасить ее всю в фиолетовый цвет?
Ее риелтор советовал покрасить стены в цвет ирландского льна, так он причудливо называл бежевый.
— Тебе нужна работа или нет? — торопливо спросила Лакс, волнуясь, что Тревор может выйти из душа и услышать разговор с бывшим парнем о недвижимости и ремонте.
— Да-да. Где и когда?
Кухня была в ужасном состоянии. Лакс заказала новую мебель, а Карлос ее установил. Она оставила старую раковину, планируя отмыть ее и с его помощью поменять счетчик. Карлос оказался отличным штукатуром и заделал все дырки в стенах и потолке всего за один день. Они убрали ковер, обнаружив под ним жучков и деревянный пол. Один из приятелей Карлоса работал на парня, у которого был шлифовальный станок, и этот приятель не постеснялся одолжить станок и лак, прийти в субботу и отремонтировать пол за наличные. Карлос работал как ломовая лошадь, а Лакс помогала ему в выходные.
— Нет, нет, на прошлой неделе моя мама болела, — говорила она Тревору. — А в эти выходные инфекцию подхватила моя школьная подружка, и я присматриваю за ее ребенком, чтобы она могла, так скажем, отдохнуть.
Лакс пришлось шесть недель притворяться больной гриппом, чтобы избавиться от расспросов друзей и родственников. В последний уик-энд пришла Джонелла и помогла ей убрать квартиру.
— Я бы покрасила все в фиолетовый цвет, — заметила Джонелла, когда они сделали передышку.
— Ага, я тоже, — согласилась Лакс, наблюдая, как мышцы на спине Карлоса играют под рубашкой.
— Сними рубашку, — подсказала Джонелла.
— Мне не настолько жарко, — ответил Карлос.
— Ага, но мы-то горим, — рассмеялась Джонелла.
Он заржал, как самец гориллы, и бросил потную рубашку в Лакс.
— А теперь брюки, — продолжала Джонелла.
— Нет.
— Ну, давай, малыш.
— Мне надо работать.
— И что с того?
— На мне нет трусов.
— Упс.
— Так, значит, представление закончено? — спросила Лакс.
— Ага, он не хочет вымазать свой член в краске.
— Его можно понять.
— Да пошли вы обе к черту, сумасшедшие шлюхи. Не пытайтесь залезть ко мне в штаны.
Он провел валиком по стене, и все пятна исчезли под новым, чистым слоем краски. Будущий владелец сможет потом выкрасить стены в любой цвет.
— Как работа? — поинтересовалась Джонелла, отдраивая раковину.
— Отстой, — ответила Лакс, протирая холодильник. — Как материнство?
— Отстой. Но малыш — просто чудо. Карлос вернулся в дом своей мамочки, чему я рада, потому что, Господи, он ведь козел последний!
— О, да, Карлос козел еще тот.
Они засмеялись, и Джонелла шлепнула Лакс по плечу одним из тех дружеских жестов, после которых остаются синяки.
— Когда ты заведешь своего?
— Ребенка?
— Ага.
— Только не я.
