автоматическим броском посылал мяч в корзину «хивы».
Первая сборная не показала во второй половине ни одного индивидуального приема. Игра ее строилась на академическом коллективизме и сухом практицизме, и счет матча неудержимо менялся. К началу шестой минуты фора была уже полностью ликвидирована. Болельщики, по дилетантскому своему недомыслию ценившие в баскетболе только красивое индивидуальное мастерство и личный романтизм каждого игрока — стиль Пашки Пахомова, — сдержанно приветствовали успех первой сборной,
Несколько раз срывал аплодисменты Курдюм. Доктор наук, не проявлявший никакого интереса к мячу, пока он находился в руках игроков, зорко следил за всеми падениями мяча на пол. И как только он, выпав из чьих-либо рук, оказывался на полу, Курдюм стремительно, головой вперед бросался под ноги игроков, накрывая мяч своим телом. И это дало повод болельщикам для разговоров о том, что Курдюм, занимаясь с младенческих лет высшей математикой, по всей вероятности, совершенно напрасно сгубил свою молодость на алгебраические формулы и уравнения. Из него мог бы получиться весьма неплохой регбист.
Пытались повлиять на ход «матча века» своими мамонтообразными фигурами и Тарас с Леней- Бульдозером. Забыв все наставления Левы Капелькина, они, легкомысленно оставив без защиты свое кольцо, пытались забросить в корзину противника несколько мячей.
Но аспирант Валера не дал Тарасу и Лене Цопову ни малейшего шанса изменить счет. И борец- верзила не выдержал Валериного успеха и позора своей команды. Улучив момент, он сделал попытку бросить Валеру через бедро, но Валера что-то такое сделал с ногой и рукой Лени Цопо ва одновременно, в результате чего Леня-Стегоцефал сам полетел в толпу болельщиков под оглушительный хохот последних.
Это было началом конца. Рассвирепевший Бульдозер кинулся на Валеру. Барашкин и Хрусталев, надеясь спасти жизнь лучшему баскетболисту университета, бросились оттаскивать Цопова от Валеры. Неожиданно Лева Капелькин, издав воинственный клич, в котором была вся горечь поражения, как пантера, прыгнул с разбега на спину Барашки-на. Федот пытался стащить Леву, но «олимпиец» Тарас, решив не давать в обиду маленького футболиста, оттолкнул Федота. В живот Тарасу врезался Хрусталев, которого немедленно атаковал Пашка Пахомов.
И тут-то Курдюм, задумчиво наблюдавший всю сцену со стороны, бросился в ноги динамичной скульптурной группе, и вся «нью-хива» вместе с мастерами завалилась на пол.
Рыцарь на общественных началах Костя Хачатуров отчаянно свистел в свой свисток, Нонка стучала в пол палкой, Славка требовала вызвать милицию. На поле хлынули болельщики, и противоборствующие стороны были, наконец, расцеплены и разведены каждая под свое кольцо.
Мастера, не пожелавшие больше иметь с дикой «хивой» никаких дел, высокомерно отказались от выигранных двенадцати бутылок пива и гордо покинули зал.
Уже в дверях их догнала Славка и носовым платком вытерла пот со лба изрядно помятого в столкновении греческо-римского Валеры.
Валера обнял Славку, Славка положила голову на Валерино плечо, и на глазах замерших от удивления зрителей и болельщиков они вышли из зала рядом друг с другом.
Увидев это, Лева Капелькин, несмотря на всю драматичность и даже трагичность ситуации, печально улыбнулся. Один положительный результат встреча мастеров с «нью-хивой» все же дала: судьба Валеры и Славки была решена. Благородный замысел будущего юриста Левы Капелькина был приведен в исполнение.
Часть вторая
Пятая французская
1
На следующий день ровно в восемь часов утра Пашка Пахомов вошел в длинный и узкий коридор факультета журналистики, расположенного на втором этаже одного из старых университетских зданий на Моховой улице, во дворе которого стояли в противоположных углах каменные фигуры великих революционных демократов Герцена и Огарева. Как новая восходящая звезда университетского баскетбола, Пашка Пахомов опаздывать на комсомольское собрание своей группы не имел теперь, конечно, уже никакого права.
Пройдя мимо пустынных в этот ранний утренний час маленьких и тесных аудиторий, Пашка уловил в конце коридора жужжание голосов своей родной комсомольской группы и непосредственно устремился на эти звуки, узнать которые, как пчела узнает издалека гул родного улья, Пашка, наверное, тоже смог бы на очень далеком расстоянии.
Пятая французская группа четвертого курса факультета журналистики, к которой имел честь принадлежать студент Пахомов, томилась около входа в шестнадцатую аудиторию — самую большую аудиторию второго этажа, полукруглые ряды которой крутым амфитеатром восходили от черной грифельной доски к потолку.
— Ребята, смотрите, кто пришел! — радостно закричал, увидев Пашку, Боб Чудаков, первый франт и щеголь пятой французской группы. — Сам Пахом пожаловал. Здорово, Павел Феоктистович! Сколько лет, сколько зим?
Пашка солидно, за руку, поздоровался с Чудаковым (не мог же он после вчерашнего своего успеха на кафедре физкультуры по-прежнему изображать из себя легкомысленного и ветреного Пахома?). Борис Чудаков считался хорошим Пашкиным приятелем. Не другом, как, например, Тимофей Голованов, а просто приятелем. Боб Чудаков слыл не только первым франтом и щеголем в пятой французской группе, но и первым музыкантом и знатоком джазовой музыки на всем четвертом курсе. Он хорошо играл на рояле, знал наизусть множество модных мелодий и вообще был сверхсовременным и сверхмодерновым юношей.
Потом студент Пахомов все так же солидно пожал руку Юрке Карпинскому, по прозвищу Карпо, бывшему балетному танцору; Степану Волкову — выходцу из глубин Псковской области, выучившему длинными зимними вечерами в своей деревне под завывание метелей наизусть почти всю Большую Советскую Энциклопедию; Рафику Салахяну — лучшему курсовому поэту; Эрику Дарскому — сыну знаменитого кинорежиссера музыкальных комедий на колхозные темы; Лехе Белову — демобилизованному из армии старшине; и, наконец, башкирскому вундеркинду Фариду Гафурову, самостоятельно изучившему в городе Уфе пять европейских языков.
После этого Пашка повернулся к девицам пятой французской группы и отвесил в их сторону несколько галантных полупоклонов. Девицы все были как на подбор: пышноволосая блондинка Руфа; две подруги- модницы Инна и Жанна; черноокая горянка Сулико Габуния; непрерывно изображавшая из себя, лев- толстовскую героиню (Наташу Ростову) Светка Петунина; дочь известного дипломата Изольда Ткачева; неизлечимая сплетница и скандалистка Галка Хаузнер (по прозвищу Кляузнер); и, наконец, отличница, певунья и хохотушка Оля Костенко — самое миловидное существо во всей пятой французской группе.
И только проделав все это — рукопожатия и поклоны, Пашка Пахомов подошел к своему лучшему другу групкомсоргу Тимофею Голованову и чопорно поздоровался с ним.
— Здравствуй, Павел, — торжественно ответил Тимофей Голованов.
Он поставил в списке комсомольцев пятой французской группы против фамилии Пахомова жирный черный крест и, аккуратно сложив вчетверо список, спрятал его в карман.
Жест этот обозначал следующее: все комсомольцы группы в сборе, собрание можно начинать.
— Товарищи, прошу занимать места, — голосом радиодиктора объявил Голованов и гусиным шагом двинулся в шестнадцатую аудиторию.
Все толпой хлынули за ним.
Пятая французская с шумом рассаживалась в полукруглых рядах круто уходящего к потолку амфитеатра. По установившейся еще с первого курса традиции в первом ряду всегда одиноко восседал
