свидетель. Да тот с печи не слезает, заикаться стал. Да-а… Приходят. Ждут. Выплывает. В перьях. С неводом. Из себя весь зеленый. И ручища волосатые, на три метра в стороны раскиданные. Будто обнять всех хочет и за собой утянуть. Мужики, конечно, бегом обратно в деревню. Теперь уже поверили, потому как своими глазами видели. Ну, понятное дело, пошли разговоры по всей округе. А пруд был у нас не один, их несколько было, и все друг с дружкой соединенные, проточные. Три деревни на этих прудах стояло. Да- а… Из соседней деревни говорят — мы тоже, мол, видели водяного. Он у нас утят да гусят таскает. Дошло дело до района. Приезжает комиссия. Прочли, конечно, лекцию — бога нет, черта нет… Как же нет черта, говорят мужики, когда он у нас в пруду живет? Бабы белье полоскать на пруд боятся ходить. Требуются меры… Ну, комиссия идет на пруд. Стояли, стояли — никого нет. Нечистая, конечно, притаилась. С комиссией связываться не пожелала. Боязно: в районе, понятное дело, народ грамотный, не то что в деревне. Так ни с чем и уехала комиссия… Лукич собрался было уже в область писать, в пожарную охрану, чтобы защитили православный народ и невод вернули, но тут приезжает к одной нашей деревенской старушке внучок-морячок с товарищем на побывку. Послушали они все разговоры про водяного и говорят: а мы его поймаем. И что вы думаете? Через три дня поймали…
— И кто же это был? — неожиданно громко спросил Пашка Пахомов.
— А-а, обмороженный, — засмеялся Сергуня. — Ожил? А была это огромадная щука. Двести лет жительства ей потом в музее определили. Как она к нам в пруды попала — никто объяснить не мог…
— А какие же у щуки могут быть руки? — спросил Тимофей. — Да еще волосатые? Да еще на три метра в стороны раскиданные?
Сергуня, как опытный рассказчик, сделал паузу.
— А это была не простая щука, а особенная. Сидел у ее на спине мертвый орел. Видать, он ее сверху в пруду разглядел, когда она в наших краях объявилась, кинулся, вцепился когтями в спину, а подняться вверх не сумел — тяжелая щука была, старая. Сил у орла на ее и не хватило. А когти вытащить уже не смог, так сильно вонзился ей в спину. Ну, щука и утащила его на глубину. Сильнее орла оказалась. Он у нее на спине с раскинутыми крыльями захлебнулся и окостенел. И намоталась на эти крылья разная чепуха — растения всякие, водоросли, а потом и лукичевский невод. Два года щука с мертвым орлом на спине плавала, из музея потом сказали. Поначалу, видно, отлеживалась на дне, раненая была, да и тяжело с непривычки было такой груз на себе возить. А потом пообвыклась и всплывать начала — утят и гусей таскать. А тут и Лукич со своим неводом подоспел…
— Как интересно. — сказал Тимофей. — Один хищник напал на другого хищника, а получилось…
— А получилась нечистая сила, — сказал старик Сергуня. — Промеж людей тоже так бывает.
Потом долго ехали молча.
Тимофей ни о чем не спрашивал у Пашки с той самой минуты, когда Сергуня сказал: «Клади ноги на пузо, оно теплое». С этой самой секунды Тимофей Голованов понял: ему не надо больше заботиться о Пашке. Забота о нем перешла в более опытные, а главное, более мудрые руки.
И еще Тимофей твердо поверил в ту минуту, что с ногами у Пашки будет все в порядке. Если бы Пешке грозила опасность, Сергуня сразу почувствовал это, остановил бы машину, развел костер и спас Пашкины ноги. Но он этого не сделал. Значит, он знал, что с ногами все будет в порядке.
Машина остановилась.
— Эй, корреспонденты! — крикнул водитель. — А вам куда?
— Их тоже ко мне вези, — быстро сказал Сергуня. — Куды им деваться в таком виде? Подлечиться надо немного, обогреться.
— Ну, лады, — сказал водитель и пошел к кабине.
— Нам вообще-то в Куйбышев надо, — тихо сказал Пашка.
— Куда тебе, милок, сегодня в Куйбышев, — усмехнулся Сергуня. — Сейчас мы ножонки твои проверим, на свету на их поглядим.
— А вы где живете? — спросил Тимофей.
— В деревне у себя живу.
— А до Ставрополя от вашей деревни далеко?
— Рядом. Да вы не сумлевайтесь. Переночуете, а завтра Митрий, — старик кивнул в сторону кабины, — заедет и отвезет вас к автобусу.
Взревев мотором, полуторка начала подниматься с ледовой дороги вверх, на волжский берег. Теперь машина шла медленнее, делала повороты, часто сигналила. Наконец, остановилась.
— Прибыли, — удовлетворенно сказал Сергуня. — Настена, просыпайся — деревню проедешь.
Валенки под головой Тимофея зашевелились. Тимофей сел, потом встал на колени, выпрямился.
— Слышь, браток, — обратился к нему старик, — друга твоего мы здесь обувать не будем, сапоги на его сейчас не влезут. На руках в избу снесем. Ты ему ножонки-то обмотай тряпьем.
Водитель Митрий откинул задний борт. Сергуня помог сойти на землю снохе Настене, похожей в своем тулупе на копну, потом сказал Пашке:
— Садись на самый край. Сымать тебя сейчас будем.
— Да я сам дойду, не беспокойтесь, — хорохорился Пашка.
— Сам с самой у меня в хлеву сидит, — строго сказал Сергуня. — А ты делай, чего говорят.
Сергуня и Митрий отнесли Пашку в дом и посадили на лавку. Изба была большая, разделенная перегородками на несколько комнат. В центре возвышалась огромная белая печь, вся уставленная многочисленными горшками и чугунками.
Сноха Настена и вторая сноха, вылезшая из кабины с завернутым в одеяло ребенком, быстро разделись и начали греметь около печи чугунками и ухватами. Сергуня и шофер Митрий носили из машины в сени какие-то большие и, видимо, тяжелые мешки. Тимофей помогал им. С непривычки Тимофей споткнулся о высокий порог и чуть было не уронил первый же доверенный ему мешок, но потом приноровился и таскал мешки довольно прытко, будто занимался этим делом всю жизнь.
Машина уехала. Сергуня вошел в избу, сбросил полушубок, телогрейку, шапку-ушанку и оказался могучим кудлатым стариком в ситцевой рубашке в синий горошек. Он сел на табуретку напротив Пашки и положил Пашкины ноги к себе на колени.
— Ничего особливо страшного у тебя нету, — сказал Сергуня, ощупывая Пашкины пальцы и пятки, — я это сразу понял, как только ты мне их на пузо положил. Но береженого бог бережет. Отдельные места может захватить. Сейчас мы тебе все жилы обглядим, все проверим… Настена! Угли готовые?
— Готовые, батюшка, несу! — откликнулась от печки беременная сноха Настена.
Она положила на пол перед Сергуней большой металлический самодельный противень, густо усыпанный мигающими угольками.
— Молодцы у меня бабы, — удовлетворенно сказал Сергуня, оглаживая бороду, — сами все сделали, без лишнего приказа. Понял, каким лекарством я тебя буду лечить? — Он разровнял кочергой угли на противне и решительно сказал Пашке — Ставь ногу!
Пашка размотал тряпки и хотел уже сунуть ногу на противень, но в последнюю минуту раздумал.
— Что так-то? — удивленно спросил Сергуня. — Боишься?
Пашка поставил ногу на угли, но держал ее ровно одну секунду и тут же отдернул.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Сергуня. — Живая нога-то, понял? Главная жила цела. Ставь вторую.
Пашка поставил вторую ногу и сразу отдернул ее.
— И вторая жива. Плясать можешь. Теперича пальцы надо обмазать, на всякий случай… Настена! Прими угли, давай аптеку!
Сноха Настена унесла противень и принесла большую плетеную корзину с разнокалиберными пузырьками и склянками. Сергуня открыл одну из них, зацепил корявым пальцем большой кусок мази и стал смазывать пальцы на Пашкиных ногах.
— Самодельное зелье, на травах, — объяснил старик, — я сам варил. Старуха моя, когда жива была, по оврагам травки собирала, а я варил. Такую лекарству в городе с фонарем не найдешь.
Закончив врачевание, Сергуня поднялся.
— Все, парень! Вставай смело на ноги и шествуй. Пальцы твои останутся целые. Правда, кожа кое-где по одному разу сойдет и два-три ногтя слезут, но зато все остальное будет в целости. В танцоры можешь записываться.
Сергуня унес «аптеку», вымыл руки под висящим около печи умывальником, расчесал голову и бороду
