– Ни фига.
– В любом случае ты справилась с задачей…
– И…
– Мы не станем тебя больше задерживать.
– Неужели?
– Честное слово. Просто остались кое-какие формальности, которые нужно утрясти…
– Сколько еще?
– Два-три дня.
Настя неотрывно смотрела ему в глаза, и Покровский скорректировал сам себя:
– Ну неделя.
– Опять врешь.
– Я не вру, просто могут возникнуть сложности… Но не больше недели.
– И вот эту дрянь у меня из-под кожи…
– Само собой, мы ее уберем. Настя, послушай, я не собираюсь тебя обманывать…
– А я не собираюсь тебе верить.
Покровский вздохнул и попытался одарить Настю укоризненным взглядом, но Настя отразила этот взгляд со всей беспощадностью, на которую была способна в нынешнем состоянии:
– А чего ты ждал после всего, что вы
– Мы? А что мы с тобой сделали?
Настя зашарила по столу в поисках чашки, чтобы запустить в Покровского, но после инцидента с доктором питье ей приносили исключительно в пластиковых стаканчиках.
– Тебе по пунктам перечислить?! Начиная с Сахновича? Начиная с того, что меня заставили два месяца жить с грузинским мафиози? Жить – я имею в виду спать с ним! Начиная с того, что я расплачиваюсь за преступления, которых я не совершала!
– Твою невиновность мы уже много раз обсуждали и возвращаться к этому не будем. Сахнович… Какие бы тараканы ни водились у него в башке, но он мертв. Он погиб, спасая тебя, между прочим.
– Спасая из ловушки, куда вы меня сами и отправили!
– Знаешь, я видел съемки, читал донесения наружного наблюдения… Не похоже, что ты мучилась и страдала, живя с Гарджели. Ловушка, грузинский мафиози – это слова. Ты просто не видела себя со стороны. Тебе все это очень и очень нравилось.
– А тебе нравилось за мной подглядывать?
Некоторое время они молчали, глядя в разные стороны. Потом Покровский почесал темную щетину на подбородке и негромко сказал:
– Куда-то не туда заехали мы с этим разговором…
Настя ответила не сразу и заговорила совсем о другом:
– Отчего умер Сахнович?
– Его застрелили, когда он вас прикрывал.
– Я видела, как он умер. Это было не похоже на смерть от пули. И не похоже, что ты сейчас говоришь мне правду.
– А много ты видела смертей? Ты хорошо в них разбираешься? – Покровский вроде даже обиделся. – Если ты не видела, как в него медленно и красиво влетает пуля, то это не значит…
– Никто не стрелял, когда он умирал. Я помню, Артем, я была там. Я видела это. Он умер, как будто… Я не знаю, отчего он умер, но он умер страшно. Словно у него был отравлен мозг или…
– Отравлен мозг? – Покровский скептически пожал плечами. – Знаешь, что я думаю? Я думаю, что все это плохие сны. Со временем они пройдут. Все проходит, пройдет и это… – Покровский посмотрел на Настю и не увидел в ее глазах воодушевления. Тогда он добавил: – Я поговорю с доктором, он что-нибудь придумает, чтобы помочь тебе…
– Отлично! – сказала Настя. – Просто блеск.
С этого дня все таблетки, которые оставлял ей добрый доктор, Настя без колебаний спускала в унитаз.
2
Дни казались ей безвкусным вязким желе, но лишь до поры до времени. До той поры, пока Насте не разрешили выйти из своей комнаты. Это случилось через два дня после разговора с Покровским и на бог весть какой день после завершения ее блестящей карьеры в качестве любимой девушки Михаила Гарджели. Настя предполагала, что проболела как минимум три дня, и Покровский со своей утешительной философией «все пройдет, и это тоже» явился к ней на четвертый. Но сколько дней она на самом деле провалялась после прогулки в мокрых тапочках по заснеженному саду – кто знает? И кто хочет знать? Кто хочет знать, сколько дней бездарно и безвозвратно выпало из жизни? Настя уже потеряла счет таким дням, и начинать эту арифметику заново ей не захотелось.
Так вот, через два дня после визита Покровского ей разрешили прогуляться. Размять ноги, почувствовать себя вернувшейся к «нормальной жизни». Произнося эти слова, добрый доктор держался от
