Демоны вне расписания

этого ни одна дверь не смогла бы перед вами устоять. Я имею в виду особенные двери, не простые куски дерева. Дверь в сад вы не осилили, было такое? Пришлось мне поднапрячься… Потом мы с вами прогулялись по саду, помните? Было холодно. Какой-то ваш знакомый поспешил к вам на помощь, но он не знал про традиции дома Гарджели. Туда не ходят без приглашения, особенно ночью. Поэтому дом убил его. А мы с вами пошли дальше, дальше… Пока не оказались за воротами этого замечательного дома. Там нас встретили, и не могу сказать, что я очень обрадовался этой встрече. Хотя выбора у меня тогда не было. Так или иначе, сейчас я свободен, здоров и благодарен вам, Настя, за тот своевременный визит в мой мрачный холостяцкий подвал… И только из благодарности я до сих пор не свернул вашу тонкую девичью шею, потому что вы украли у меня два пальца!

Кто-то невидимый схватил Настю за плечи и стал ритмично трясти, так что зубы застучали друг о друга. Коленки в том же ритме сталкивались под столом, а пальцы искали тепла под мышками, но не находили его.

– Мне холодно, – пробормотала Настя, глядя на Филиппа Петровича. Тот немедленно устремил неодобрительный взгляд на лыжника:

– Ну прекрасно! Вежливо, благородно, эффектно. В своем обычном репертуаре, да? Разносим неприятности? Создаем проблемы, да?

– Что значит – в репертуаре? Разве мы встречались раньше?

– Лично не встречались, но я читал досье, мне хватило…

– Там чего только не понапишут, в твоем досье! А ты сам бы не свернул тонкую девичью шею, если бы эта шея украла у тебя одну ценную вещь? Нет, две ценные вещи…

Филипп Петрович проигнорировал этот вопрос, он помог Насте встать, подхватил ее под руку и повел с террасы через раздвижную дверь внутрь гостиницы. Чувствуя дрожь Насти, Филипп Петрович нахмурился и озадаченно покрутил головой.

– Все это очень плохо. Так плохо…

Насколько все плохо, он решил объяснить Иннокентию и Насте уже в закрытом помещении.

3

А в номере у Филиппа Петровича Насте внезапно становится душно, причем этот переход получается таким резким, что у Насти темнеет в глазах. То ли грог сделал свое черное дело, то ли еще что, но Настя стала истекать обильным потом, а под ложечкой стали концентрироваться какие-то ноющие ощущения. Настя поспешно сбросила куртку, но ей было по-прежнему душно. Филипп Петрович принялся регулировать кондиционер – окна в гостинице не открывались, – но пока он этим занимался, Насте стало зябко, и снова ее зубы стали отбивать дрожащую пляску друг на друге. Филипп Петрович укрыл ее пледом и хотел было вызвать врача, но Насте в этот момент больше всего хотелось, чтобы ее хотя бы на пару часов оставили в покое, чтобы выключили этот ужасный телеканал, по которому ей в мозг транслировали бесконечный набор нерешаемых загадок и необъясняемых событий.

– Ладно, – сказал Филипп Петрович. – Успокойся, поспи…

Это была хорошая идея, однако уснуть Насте не удалось, и к ней искрами неправильного китайского фейерверка долетали обрывки фраз, которыми обменивались ушедшие в дальний угол комнаты Филипп Петрович и лыжник в черном по имени Иннокентий.

Понять это было решительно невозможно, будь даже Настя на пике своих мыслительных способностей, а уж теперь…

Филипп Петрович говорил про «наследника», про «вызов», про «амнезию» и про Давида Гарджели. И еще он говорил много слов, значение которых Настя вообще не могла понять.

Иннокентий говорил меньше и повторял одни и те же, довольно простые и общеупотребительные слова: «не забыл», «вернуть» и «стерва».

Когда он употребил слово «стерва» раз в десятый, Настя не выдержала:

– Хватит уже, а?! То – шею сверну, то – стерва…

Иннокентий улыбнулся:

– Так это я не про тебя. Есть женщины, по сравнению с которыми ты – просто ангелочек. Хотя ты отрубила мне два пальца и не торопишься их возвращать.

Он приблизился к Насте, присел рядом с креслом и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Она плохо себя чувствует, – обеспокоенно сказал Филипп Петрович. – Не торопи события…

– Ты сам мне только что сказал, что времени нет, – не оборачиваясь, ответил Иннокентий. Он аккуратно стянул перчатку с правой руки, и Настя в десятке сантиметров от своего лица увидела широкую мужскую ладонь с зияющим прогалом между большим и безымянным пальцем. Комок подкатил к горлу, но Настя удержала его там и, преодолевая брезгливость, рассмотрела изувеченную руку повнимательнее.

– Узнаешь? – спросил Иннокентий. – Я ведь тебя попросил тогда – не трогай. Зачем ты их подобрала, а?

Замечательный вопрос. Настя и сама спрашивала себя зачем. Убедительного ответа не получалось. Самый правдоподобный ответ был – от страха.

– Скажите спасибо, – сказала Настя, – что я их потом не выбросила.

– Спасибо, – сказал Иннокентий. – С меня уже две шоколадки.

– И вообще… – Тошнота отступала от горла, и Настя осмелела. – У вас на руке все давно затянулось… Ни шрамов, ничего. Как будто… – она хотела сказать «как у куклы», но сообразила, что сравнение с куклой не покажется Иннокентию комплиментом. – Это точно ваши пальцы?

– Мои, – засмеялся Иннокентий. – У меня есть доказательства, против которых не попрешь. Ну вот, – обернулся он к Филиппу Петровичу, – твоя подопечная понемногу приходит в себя. Она уже вспомнила, как откромсала мне два пальца.

– Еще я помню, как в вас воткнули меч. По самую рукоятку.