прикрывать, понял, Болтян?! Черт возьми, ты понял или нет?…
– Понял… товарищ командир… – трясущимися губами произнес боец.
– Понял? Готов, Крапива?
– Готов, товарищ командир…
– Ну, тогда первый пошел!.. – прильнув к карабину, выкрикнул Аникин.
XXXIV
Благодаря шквальному огню, который открыл Крапивницкий, Болтян сумел преодолеть смертельный отрезок заснеженной мостовой, отделявший их от противоположной стороны улицы.
Это пройденное расстояние, перебежкой пересеченная зона смерти будто что-то изменили в сознании молодого бойца, включили в нем новую передачу – злости и остервенелого упоения боем. Забыв обо всем, Болтян с колена стрелял из своей «мосинки», то и дело высовываясь из-за угла под пули противника.
– Тебя что из огня в полымя кидает? – отчитал его Аникин. – Куда теперь полез, на рожон?
Только что, под надежным прикрытием трофейного пулемета в руках Крапивы, он повторил траекторию Болтяна.
Тот только что-то рычал в ответ.
– Убью, убью их всех, товарищ командир… – зло бормотал он. – Не извольте… беспокоиться…
– Патроны береги… – подсказывал Андрей, беря на мушку зарывшегося в снег фашиста. – Старайся бить наверняка…
Винтовок для прикрытия Крапивницкого было явно недостаточно. Андрей условился с Крапивой, когда тот начнет свою перебежку. Сигналом для нее послужила граната Ф-1. Андрей, выскочив из-за угла, метнул ее как можно дальше. Он целил в бронетранспортер. Получился сильный недолет, но все равно этого было достаточно, чтобы пугнуть фашистов.
Еще во время броска Аникина Крапивницкий вскочил на ноги и с пулеметом наперевес бросился к своим товарищам. Он стрелял на ходу во всю ширину улицы. Такой ход больше был рассчитан на нервы эсэсовцев, чем на реальный урон живой силе противника. Но расчет оправдался.
Когда громыхнуло, фрицы замешкались. Через секунду они снова ударили из всех наличных стволов, но было уже поздно. Крапивницкий третьим по счету, замыкающим, благополучно пересек улицу.
XXXV
От угла дома вдоль стены тянулся кровавый след. По нему бойцы выбежали во двор здания. Тут же, за поворотом, они нашли Караваева и Шулепина. Пулеметчик был тяжело ранен. Один из осколков пробил затылок. Еще несколько засели в спине.
– Я попытался перевязать… – будто оправдываясь, тараторил Шулепин, помогая себе взмахами трясущихся рук. – А он кричит: «Больно!» Говорит, чтоб голову на снег положил. Говорит, что горит голова…
Каравай тяжело дышал, то и дело откидывая лицо назад. Он старался прижаться пробитым затылком к снегу. Каждый такой тычок оставлял на белом снегу кровавое пятно.
– Давай тебя перевяжем… – просительным тоном обратился к нему Андрей.
– Не… не надо… – хрипло ответил Караваев. – Не надо… товарищ командир… Я все… помираю… Не тяните меня, товарищ командир… Больно… Идите… Оставьте мне… мой… пулемет… и гранату…
На принятие решения Андрею понадобился доля секунды. Именно столько времени занял взгляд, которым он обменялся с Караваевым.
– Хорошо… ты прикроешь… – стиснув зубы, ответил Андрей.
– Да… я… прикрою… – с облегчением повторил Караваев.
Андрей молча стиснул руку бойца, прощаясь с ним. Он вложил в нее «лимонку».
– Уходим… быстро уходим…
Молча и сосредоточенно вереница бойцов бежала через дворы, мимо домов, утопавших в белой перине зимы. Группу вел командир Андрей Аникин. Ему приходилось то и дело петлять, обходя возникающие на пути преграды. Его глаза следили за дорогой, но весь он превратился в слух. Он слушал отрывистые, с перебивками всплески пулеметных очередей. Это работал пулемет Караваева. Значит, он еще жил.
Вдруг громыхнуло. Звук взрыва заставил всех в группе остановиться. Как будто стегнул по спинам невидимым бичом. Штрафники угрюмо переглянулись, прочтя в глазах друг друга то, к чему не надо было подбирать слова. Там, позади, наступила тишина, оглашаемая выкриками на немецком языке.
– Вперед, вперед!.. – вывел подчиненных из оцепенения голос командира. – Вперед…
XXXVI
Сзади, со стороны окраин, доносился неумолкающий шум боя. Как там Лещенко, держится на колокольне? Добрался ли Егор Талатёнков до позиций роты? Этим вопросы лихорадочно вертелись в мозгу бежавшего Андрея, преследовали его, как назойливые мухи. И еще Караваев… Но выхода не было. Он свой воинский долг выполнил по-мужски. Задержал врага на несколько минут. А здесь, в этом сонном городишке, все решают минуты.
Наверняка эсэсовцы идут за ними по пятам. Этот чертов снег выдает всю группу с головой. Но деваться некуда, надо во что бы то ни стало разыскать позиции зенитчиков и этот засекреченный аэродром.
Впереди раздался гул моторов. Похоже на бронетранспортеры или грузовики. Значит, они выбрали правильное направление. Вот в окне, за занавеской, мелькнуло испуганное лицо старика. Все-таки кто-то из местных осмелился выбираться на поверхность. Не все сидят по подвальным норам.
Преодолев тесное пространство двора, они выскочили на соседнюю улочку. Она полого спускалась к обсаженному деревьями полю. Андрею сразу бросилась в глаза странность этого поля. Оно было практически лишено снежного покрова. Везде по периметру проглядывали бурые и черные проплешины голой земли. Неужели это он, расчищенный аэродром?
Ответ пришел сам собой. Один за другим три грузовика пересекли проем улицы, исчезнув за крайним зданием. Вдали, из-за деревьев, появилась колонна мотоциклистов. Они направлялись прямо к улице, по обочине которой двигалась группа Аникина.
Массивное угловое здание огораживал каменный забор. Здесь можно было попробовать организовать круговую оборону. Продержаться какое-то время.
– Крапива, Болтян, глядите за тылом… – произнес Аникин. – Наверняка они сели нам на «хвост».
XXXVII
Андрей, засовывая носки сапог в глубокие выбоины между большими прямоугольными кирпичами, взобрался на ограду. Отсюда все было видно как на ладони. И сразу все стало на свои места. Теперь уже не было никаких сомнений. Грузовики и бронетранспортер, замаскированные белыми тентами, выстроились на окраине городка, возле ровного, очерченного тополиными шеренгами квадрата. Вот он, резервный аэродром.
Слева, вдоль окраинных домов, к ним приближалась колонна мотоциклистов. Бежали и пешие эсэсовцы с автоматами наперевес. Вдруг прямо за спиной раздался оглушительный треск выстрелов. Аникин вздрогнул от неожиданности. Это Крапива скосил огнем пулемета первых, выскочивших на дорогу преследователей.
Аникин жадно искал глазами другое. Зенитки, где они? Не может быть, чтобы немцы спрятали их в другом месте. И вдруг, за грузовиками, Андрей разглядел несколько высоких черных столбов. Они торчали в небо, как высокие печные трубы. Их основа – конусообразные белые кучи – сливалась с снежным покрытием. Поэтому их с ходу и не заметишь. А с воздуха и подавно не засечь.
Это были замаскированные зенитные орудия. Раз, два, три… Андрей насчитал четыре расчета. Возле них суетились фигурки. В этот момент над головой Аникина просвистело несколько пуль. Стреляли со стороны аэродрома. После первых прогремевших выстрелов пулемета Крапивницкого возле грузовиков и зениток началась суета. Забегали фигурки в маскировочных халатах. Мотоциклисты, приближавшиеся со стороны поля, тут же свернули к обочине, укрывшись за ближними домами.
– Шулепин, видишь мотоциклы? Бери их в оборот… – крикнул Аникин, выстрелив из карабина. Сидевший за рулем эсэсовец на ходу слетел в снег. Неуправляемая машина с напарником фашиста в коляске проехала еще несколько метров и, подпрыгнув, завалилась набок.
Получалось, что немцы напирали на группу с двух сторон, зажимая аникинских в подкову. Времени на подачу сигнала не оставалось. Уложив в снег еще одного автоматчика, Андрей бросил карабин в снег. Вытащив из вещевого мешка гильзу сигнальной ракеты, он направил
