компании «Аском», никто не обратил ни малейшего внимания.
Серебристый лимузин плавно тронулся с места в сторону парковочной площадки, а его пассажир неторопливо вошёл в зал для встречающих с надписью: «Секция прибытия „А“». Именно в этот зал через автоматически открывающиеся стеклянные двери обычно прибывали замученные девятью часами трансатлантического перелёта да унизительными объяснениями с офицерами паспортного контроля пассажиры пятничного рейса Петербург — Нью-Йорк. Зал был битком набит встречающими. Одни сидели в установленных рядком пластиковых креслах. Другие стояли у металлических турникетов, призванных хоть как-то регулировать импульсивно вытекающий из стеклянных дверей поток прибывших на американскую землю пассажиров. Многие встречающие держали, подняв над головой, небольшие бумажные плакатики. Тексты на них были самые различные: от «Встречаю семью Фридманов из Петербурга» или «Кто хочет на Брайтон за 50$» до «Всем, кто прибыл на всемирный конгресс геев и лесбиянок, пройти в секцию „В“». И у некоторых из прилетевших, по всей видимости, не знающих в лицо тех, кто их будет встречать, тоже были такие же белые плакатики. Мистер Остэн однажды и сам выходил из этих стеклянных дверей полный горьких обид, растерянности, тревог и надежд. В руках он так же держал белый бумажный плакатик. После он не раз бывал в этом зале и уже хорошо знал подобные незамысловатые хитрости, позволяющие людям найти друг друга в нескончаемом потоке. Но сегодня Алекс Остэн в надписи не всматривался: прочесть их он всё равно бы не смог — забыл где-то, наверное, в машине, очки с толстыми-претолстыми стёклами в серой роговой оправе. Правда, в том, что очки забыты именно сегодня, ничего удивительного и не было — мистер Остэн очень нервничал. Вот уже более недели он не получал абсолютно никакой информации от Дениса. От его Дениса! Особенно волнения усилились вчера, когда секретарша президента передала ему только что полученный из России факс с большим и жирным знаком вопроса, вырисованным фломастером в конце текста явно рукой шефа. Алекс Остэн хорошо помнил каждое слово, каждую запятую этого странного факса:
Мистер Остэн просто терялся в догадках и самых худших предчувствиях: — Почему столь упорно молчит Денис? Что это за странный, совершенно неожиданный и абсолютно бессмысленный факс? Ведь давно известно, что члены совета директоров и президент компании всегда однозначно и категорически отвергали любые контакты именно с Москвой. Снобизм и высокомерие столичных чиновников самого разного уровня, их слабая профессиональная и деловая подготовка и постоянные не слишком прикрытые намёки на личную заинтересованность уже стали притчей во языцех в американских деловых кругах. И всё же самое страшное и непонятное — отчего же молчит Денис?
По усилившемуся напряжению в рядах встречающих и отрывкам их, в основном русской, с типично брайтонским акцентом речи, Алекс Остэн понял, что из стеклянных дверей начали появляться пассажиры питерского рейса.
Вот молодая пара с симпатичным курносым мальчишкой лет трёх бросились целовать вышедшую из дверей седенькую маленькую старушку с заплаканными, но счастливыми глазами. Схваченная в охапку старушка вместе с её сумками и чемоданами вскоре исчезла в гудящей и оживлённой встречами толпе.
Спустя минут двадцать зал стал потихоньку пустеть, поток из стеклянных дверей практически затих. Денис не прилетел. Мистеру Остэну не нужны были ни очки, ни эти белые плакатики — он узнал бы Дениса и с закрытыми глазами. Но его не было! Неужели произошло что-то страшное?!
У Алекса Остэна задрожали от волнения ноги, и ему пришлось сесть на одно из цветных пластиковых кресел. Теперь они почти все были свободны. Рядом взад и вперёд нервно выхаживал довольно молодой черноволосый мужчина в золочёных очках со стандартным белым плакатиком в руках.
Такой же плакатик был и у двух светловолосых, чем-то очень похожих друг на друга молодых ребят, робко переминающихся с ноги на ногу в углу зала, около дверей. У них был очень скромный для столь дальнего путешествия багаж. Один из них, с белой повязкой на лбу, имел с собой лишь синюю спортивную сумку на «молнии», у второго через плечо был перекинут небольшой баул, а в руке серый ноутбук.
Мистер Остэн достал из кармана телефон и набрал номер серебристого лимузина.
Мимо опять нервно прошёл черноволосый мужчина в дорогой оправе и, ни к кому не обращаясь, как- то тоскливо и безнадёжно прокричал:
— Я Королёв из Москвы. Меня никто не встречает?
— …не чает… не чает, — ответило эхо опустевшего зала.
«Всё, ждать больше нечего», — тяжело поднявшись с кресла, сгорбясь и как-то весь сжавшись, мистер Остэн медленно вышел из зала аэропорта. Чуть позади него вышли и двое молодых ребят. Один из них достал пачку сигарет и маленькую золотистую зажигалку.
Подъехал лимузин. Мистер Остэн открыл заднюю дверку и вдруг замер.
Что-то необъяснимое и непреодолимое одновременно заставило его развернуться и неуверенно, почти на ощупь, пойти назад в сторону ребят.
С великой надеждой и со страшной тревогой он шёл к этим двум молоденьким, светловолосым русским ребятам, от которых, заглушая для него рёв самолётов, гудки машин, гул толпы и все другие многочисленные звуки аэропорта имени Джона Фицджералда Кеннеди, неслись знакомые и бесконечно родные звуки мелодии «Чижика-пыжика».
Крупные, прозрачные слезинки покатились по его щекам, и мистер Алекс К. Остэн, а в эту минуту вновь, как и много лет назад — Александр Константинович Останин, громко шмыгнув носом, чисто по- русски растёр их кулаком по лицу. Шаг его стал увереннее и твёрже. Дед шёл к внуку.
Итак, повесть завершена, последняя точка в ней поставлена. Конечно, мне не хотелось заканчивать её на печальной ноте — в жизни и так много тёмных красок, и я всегда стараюсь своими книгами этих красок не добавлять. Но в этой грустной истории слишком много правды. Сюжет «Чижика» складывался из реальных фактов и материалов, главные из которых — дневники Дениса Останина. Эти две толстые тетради в плотном переплете мне прислала его вдова… как же я не люблю это слово!.. мне прислала его жена Ольга Владимировна Останина. Она же, как я понял по почерку, дописывала и последние страницы этого дневника. Определённую документальность «Чижику-пыжику» добавили и мои вполне реальные, в основном, детские воспоминания и впечатления. Совершенно для меня неожиданно они легко и органично вписались в историю жизни, казалось бы, совершенно посторонних мне людей. Так что планка полёта авторской фантазии у меня была заметно ограничена, и хэппи-энд на этот раз истории не грозил. Но…
Когда рукопись этой моей повести уже была полностью готова к печати и лежала в типографии, мне попалась на глаза небольшая заметка в одной из петербургских газет. В ней говорилось, что в городе,
