Делает «козу» в сторону Николая и уходит.
Ординаторская больницы. Полная противоположность кабинета у главврача. Покосившаяся вешалка, царапаный письменный стол с оторванной дверцей тумбочки, ободранные стулья. В углу маленькая со сколами фаянсовая раковина. На подоконнике посвистывает допотопный электрочайник.
Кольцов за столом рассматривает рентгеновские снимки. Входит Лисин.
— Отлично, Сергей Иванович. Вы, как я понял, «фотку» маракинскую штудируете? Он, кстати, уже в палате. Как освободитесь, зайдите к нему, познакомьтесь.
— Хорошо, Степан Андреевич, зайду. — Кольцов подходит к окну, выключает чайник. — Кофе хотите? Растворимый, правда.
— Налейте чашечку.
Кольцов достаёт из тумбочки банку кофе, сахар в крышке от стерилизатора и две чашки. — Только это не Маракин. Нефёдовский снимок. Удивительный случай. Как на шампур для шашлыка, сердце насадили. С одной стороны, не повезло пацану, что ребро так сломалось. С другой стороны, ещё полсантиметра — и каюк. Как его так угораздило?
— Машина сбила. Иномарка какая-то крутая. Вот три месяца искусственно брадикардию поддерживаем. Любое учащение сокращений — и еле-еле из фибрилляции выводим. Ему даже садиться нельзя. Три раза уже остановка сердца была. Не знаем, что с ним и делать.
— Тут только донор. — Разлив по чашкам кипяток, Кольцов продолжает внимательно изучать рентгеновский снимок. — Родное, пожалуй, уже не восстановишь. Достучало бы хотя бы до трансплантации.
— Не достучится.
— Почему, Степан Андреевич?
— Ну, во-первых, у него тоже четвертая, резус отрицательный. — Лисин брезгливо рассматривает чайную ложку, морщась, нюхает банку с кофе. — Беда какая-то! В одной палате двое с четвёртой. Никогда такого не было. Хоть в книгу Гиннесса заноси. Парадокс!
— А во-вторых? — прерывает главврача Кольцов.
— А во-вторых, и в-третьих, и в-десятых. — Лисин с одинаковой неприязнью смотрит то на банку с кофе, то на хирурга. — Меньше чем за двадцать тысяч баксов нам никто донора не даст. А у Нефедова мать-одиночка. Литературу в школе преподает. Комната в коммуналке. Какие тут баксы?! Ладно, давайте на Маракина переключаться. Этот хоть бриллиантовую почку проплатит.
— У кого кошелёк, тому и жизнь! Почти разбойничий лексикон. Медицина наша хваленая!
— Страховая, Сергей Иванович. Страховая! Рынок! Ничего не поделаешь. — Лисин всё никак не может определиться с кофе.
— Нагнали страха. И рынка тоже. — Кольцов берет со стола и внимательно изучает снимок Маракина. — А что на него переключаться. Типовка. Даже неинтересно. Везите почку, и вопросов не будет.
— Он сразу обе требует. Может, уважим пациента?
— Пусть хоть пять требует, — отрезает Кольцов. — Но это уже, как говорится, без меня.
— Хорошо, Сергей Иванович. Я ведь тоже понимаю. Риск не оправдан.
— И риск в том числе, — отчасти поддерживает Лисина Кольцов.
— Вот вы ему, Сергей Иванович, сейчас это и объясните. Вам он поверит. Тем более что и экономия получится. Вместо двух за одну почку платить придется. — Решительно отодвигает от себя чашку с кипятком.
— Объясню. — Кольцов вновь берёт в руки снимок Нефёдова. — И про экономию тоже. Пусть он на эту экономию мальчишке сердечко донорское оплатит. То на то и выйдет.
— Во-первых, не выйдет. Сердце на порядок дороже. А потом, Сергей Иванович, с Русланом Львовичем про это лучше не надо! Не тот клиент.
— Ничего. Тот не тот. За спрос денег не берут.
— Моё дело предупредить. — Лисин опять явно недоволен. — Ладно, идите, я чуть позже присоединюсь. Надо пару звонков в горздрав сделать. Пусть анестезиолога ищут.
— Хорошо. Пойду к вашему Маракину знакомиться. Заодно и пацана осмотрю. И кто там ещё?
— Гуреев. Но там смотри не смотри, — машет рукой Лисин.
— Да, увы! Там, действительно, всё без вопросов. Никак привыкнуть не могу к этому.
— К чему — к этому?
Кольцов пристально смотрит на главврача, затем недоуменно качает головой.
— Когда понимаешь, что помочь не можешь. Вот к чему! — Кольцов встаёт, подходит к раковине и выливает содержимое чашек.
— Понимаешь, но не привыкаешь! — бросает скорее в коридор, нежели Лисину, Кольцов и выходит из ординаторской.
Та самая палата интенсивной терапии. На стуле рядом с Сашиной кроватью женщина лет сорока- сорока пяти с добрым интеллигентным лицом и грустными карими глазами. Что-то ласковое и ободряющее шепчет она сыну, иногда мокрым полотенцем утирая капельки пота с его бледного лица. За занавеской Гуреев и Маракин увлеченно играют в карты. Судя по азартному выражению глаз, игра носит нешуточный характер. Бесшумно приоткрывается дверь. В палату тихо входит Кольцов и с интересом прислушивается к разговору картежников.
— Сливай воду, Русланчик. — Всё так же, не расставаясь с капельницей, Гуреев поудобнее устраивается в ногах Маракина. — Мы эту твою червовую даму, на старшую медсестричку нашу так похожую, чтоб ей пусто было, тузишкой шлёпнем. Нечего на валетов зариться! Туз же главнее. Да, Маракин?
— Раздавай, метастаза! — Маракин, собрав карты, передаёт колоду Гурееву. — Отыгрываться буду.
— Сам дурак. — Гуреев плашмя громко хлопает колодой по тумбочке. — Всё. В долг больше не играю. Считаем итог! Получается — четыре компота, три вторых, семь щелбанов, две тысячи семь рублей. Ну, вместо семи рублей можно еще один компот приписать. Он, правда, и того не стоит. Полный отстой.
— Даю по тридцать рублей за щелбан, — прерывает расчеты старика Маракин.
— По тридцать? С акулы не шоу-бизнеса? Мало!
— Сорок.
— Ладно, — продолжает торг Гуреев. — Пятьдесят пять с учетом мирового экономического кризиса.
— Хрен с тобой. Пятьдесят. Торг окончен.
— Сашка, — высовывается из-за занавески голова Гуреева. — Сколько будет семь щелбанов на пятьдесят рублей умножить?
— Получается триста пятьдесят щелбанорублей, дядя Коля. — Увидев стоящего в двери Кольцова: — Здравствуйте!
— Здравствуйте. Я новый хирург. Сергей Иванович меня зовут. С кого начнем осмотр?
— Вон, с Сашки. — Опять появляется из-за занавески голова Гуреева. — Со мной не начинать, заканчивать пора. А Маракина можно вообще не смотреть. Во-первых, бандит, во-вторых, проигрался вдрызг и посему неплатежеспособен. А значит, медицине нашей страховой абсолютно неинтересен.
— Мне-то казалось, что все как раз с точностью до наоборот, — искренне удивляется Кольцов. — Ладно. С Нефёдова так с Нефёдова. Вы его мама? Ирина Германовна? Да?
— Да, здравствуйте. — Нефёдова встает со стула. — Можно потом с вами поговорить, Сергей…
— Сергей Иванович. Можно, конечно. Подождите меня в коридоре. Я скоро выйду. Хорошо?
Нефёдова, погладив вихры сына, приветливо кивает Гурееву и выходит из палаты.
— Ну, как дела, боец? Раздевайся. — Кольцов смотрит прямо в глаза Нефёдову.
— Лежать надоело. — Саша отводит глаза и нехотя снимает рубашку.
Кольцов тщательно прослушивает юношу, недовольно хмурит брови.
— И всё же придётся еще полежать.
