такую высоту над миром, дать испытать такую свободу.
Самолет приземлился на полосе в глубине участка Сета. Мне следовало пойти и повидать Эдди вопреки судебным постановлениям, но я не пошел.
Я развернул машину в три приема: руку через руку, вперед, назад, и всякий раз оглядывался на дом, на самолет, а затем оказалось, что я смотрю в противоположную сторону.
— Почему ты плачешь, Лоренс?
Объяснение никакой пользы не принесло.
После этого мы колесили по боковым дорогам, пока я не доехал до моста, где нашли Черил Карпентер. По краю моста были разложены игрушечные мишки и цветы, впрочем, грязные и мокрые. Плакат вопрошал: «Почему, Иисус, почему?»
Я вылез и постоял на холоде. Все это произошло будто миллион лет назад — Кайл и Черил, потуги выиграть чемпионат.
Солнце опустилось так низко, что день уже почти умер. Все утрачивало очертания, определенность, растворялось в темноте.
Глава 28
От Бейнса пахло мятными леденцами. Когда я поглядел на него снизу вверх, он смотрел на меня сверху вниз. Я вернулся с утреннего патрулирования и заполнял свой табель отработанных часов. Потребовалась секунда, чтобы вновь воспринять его габариты, понять, насколько он действительно толст. Думается, я сосредоточился на его толщине, просто чтобы сохранить невозмутимость.
— Могу я угостить вас кофе, Лоренс?
Легко было понять, что это не случайный визит.
Мы не направились к комнате отдыха. Вместо этого Бейнс отвел меня в собственный временный кабинет, который до того, как он явился расследовать гибель Черил Карпентер, был чуланом.
Там был включен электрический кофейник.
— Садитесь.
Он достал чашку.
На столе лежала копия моей страховой заявки. Положена тут, чтобы я увидел, улика передо мной. Я увидел сопроводительное письмо. Шапка письма гласила: «ОМАХА — ОТДЕЛ РАССЛЕДОВАНИЙ». В правом верхнем углу — логотип, индеец в головном уборе из перьев. И еще я увидел справку о состоянии банковского кредита. Моя фамилия была напечатана жирным шрифтом. Некоторые просроченные выплаты Бейнс выделил фломастером.
— Как вы пьете кофе?
— Черный.
Он повернулся и вручил мне чашку. Каким-то образом я ухитрился отхлебнуть кофе. Он был горячим и горьким. Я сказал:
— Отличный кофе.
В помещении не было окна, ничего, кроме картонок у него за спиной. Я сказал:
— Тут пахнет мастикой для натирки полов. Одно время тут был склад уборщика.
— Так это мастика? — Бейнс словно понюхал воздух. — Значит, мэр поместил меня в складское помещение. Мне придется сказать ему, что вы выдали его грязный секретец. — От того, как он произнес «грязный секретец», у меня по коже поползли мурашки. — Иногда просто знать не знаешь, с чем имеешь дело. Я прав или нет? — Бейнс посмотрел на меня и выдвинулся вперед в своем кресле. — Я просто разбираюсь перед тем, как уехать. И просматривал досье. Как вижу, вы посетили школу в тот день, когда у Черил произошло кровотечение?
Я кивнул.
— У вас было ощущение, что Кайл мог убить?
Мои пальцы сомкнулись на чашке с кофе.
— Нет…
— Я надеялся, вы скажете «да»… Полагаю, вы понимаете, в каком сложном положении я нахожусь?
— Вы хотите, чтобы я солгал?
Бейнс покачал головой.
— Нет… Я занесу в свой отчет, что вы не заметили никаких признаков ненормального состояния Кайла. Вы не против, если я процитирую вас дословно?
— Цитируйте, пожалуйста.
Бейнс что-то записал.
— Знаете, в этом расследовании я был слишком оптимистичен. Может быть, я допустил промах. Когда умирает такой человек, как Тэннер, поневоле чувствуешь себя виноватым.
— Я бы вел расследование точно так же, как вы.
— Благодарю, но тут цитировать вас не стану. В настоящий момент это незавидная позиция. — Бейнс перевел дух. — Строго между нами, из-за того, что произошло, меня могут выдворить на пенсию или, по меньшей мере, сделать канцелярской крысой до конца службы.
Я ответил:
— Задним числом судить всегда легче. Я считаю, люди чересчур уж быстро вмешивают адвокатов. Вы сделали взвешенный вывод, и в девяти случаях из десяти он оказался бы правильным.
— Совершенно верно. Мы превратили сутяжничество в национальную черту. Дошло до того, что больше нельзя никому сказать «сожалею». Я хотел пойти на похороны. Я хотел сказать жене Тэннера, что сожалею. Что она должна обо мне думать!
— Если это может послужить утешением, Тэннер ненавидел свою работу. Ирония в том, что футбол он ненавидел больше всего на свете.
Бейнс слегка улыбнулся:
— Это чуть утешает. Я благодарен вам, что вы мне про это сказали. Налить еще?
Кофейник побулькивал, будто пациент, подключенный к аппарату «сердце-легкие».
Когда Бейнс наклонился взять мою чашку, он смахнул со стола бумаги, имевшие отношение ко мне. Они свалились прямо на мои ботинки. Вот, собственно, почему мы заговорили о моем финансовом крахе.
Комнатушка стала такой тесной, что превратилась в ящик. Я подобрал документы. Мы поговорили о задолженности по кредитным карточкам, о процентах, выросших до небес. Говорил в основном Бейнс.
— Этой стране необходима кредитная реформа. Люди в таких долгах, что рано или поздно страна рухнет. Вот что я думаю о нашем положении как нации. Политики скармливают нам сказки о нашем преуспеянии, но это полная чушь, вот что это такое. В один прекрасный день люди просто скажут: «Больше я платить не могу. Выдохся».
Бейнс поглядел на справку о моем кредите.
— Тут я вас не сужу. Я же говорю: таково положение во всей Америке. Это толкает людей к обрыву. — Он покачал головой. — Вы когда-нибудь чувствовали, что стоите на краю обрыва?
Я сказал:
— По-моему, люди должны отвечать за свои поступки.
— Похвальная позиция, но открою вам маленький секрет. Я тоже по уши в долгах. Если меня уволят или прикуют в канцелярии, то я утрачу право на возмещение расходов… на горючее, на питание. А именно это держит меня на плаву, а не жалованье.
Я сказал:
— Прекрасно вас понимаю. Хотите узнать кое-что смешное и печальное?
— Что, Лоренс?
— Знаете, как мой пес Макс получил свою кличку?
