ненависть, от которой нет спасения.
– Сейчас не время для подобных разговоров, Сежес, честное слово, – холодно прервал волшебницу Император. – Что было, то было, и нет смысла повторять. Многое изменилось, очень многое. Нас по- прежнему разделяет прошлое, но ворошить его бессмысленно. Когда-то я черпал в ненависти силы. Сейчас они приходят сами. И я больше не жажду мщения.
– Я… я счастлива слышать это, – неожиданно смутилась волшебница. – Пролилось много крови, повелитель, большей частью – невинной, но Радуга должна принять на себя ответственность. Мы растили послушного волкодава и не заметили, что получился вольный волк, ненавидящий клетки, даже если они позолоченные, в миске – самая лучшая еда, а для случки регулярно приводят самых лучших самок… – Щёки Сежес запылали румянцем, она покачала головой. – Мы возомнили себя истинными хозяевами людских судеб. Но хозяева не живут в таком страхе. А мы жили, хотя и боялись себе в этом признаться. А потом это кончилось тем, чем и должно было – огнём в Чёрном Городе, и магичками, изнасилованными разъярённой толпой.
Пальцы чародейки судорожно тискали наборную рукоять ножа.
Император не прерывал. Сежес требовалось выговориться – они оба понимали, что эта вылазка, как ни обманывай себя и как ни подавляй «высокие слова», на самом деле может оказаться для них последней.
– Отдал ли мой Император все необходимые распоряжения? – кашлянув, осторожно осведомилась Сежес.
– Да, конечно, – спокойно кивнул тот. – Всё как обычно. Империя не останется без престолоблюстителя – пусть Брагга сколь угодно коронует себя в Мельине и именуется властителем.
– Повелитель оставил в Мельине императорские регалии, – напомнила волшебница. – Для многих простолюдинов это кое-что будет значить. На ком подлинная корона – тот и подлинный император.
– Мы всё равно ничего отсюда не изменим. Я верю Клавдию. Он не предаст. И знаешь, почему, Сежес? Потому что он верен не мне, а Империи. Её благу.
– Высокие материи, – вздохнула волшебница. – Выкурить Браггу из Мельина будет непросто. Тем более если они и впрямь пустят в ход магию крови и смогут задержать козлоногих. Те, у кого не тронули детей, станут петь им осанну. «Ведь не у меня же беда, у других». Да и вообще, детей-то настругать – долгое ль дело?
– Высокие материи, как ты сама их назвала, – усмехнулся Император. – Ну, идём, достопочтенная. Надеюсь, твои дела тоже все улажены.
– Кроме замужества дочери, – бледно улыбнулась Сежес. – Не побыть мне императорской тёщей, эх, не побыть…
– Не вы ли с Сеамни Оэктаканн в два голоса советовали мне жениться на доченьке барона Брагги?
– Советовали, – вздохнула чародейка. – Потому что того требовало благо Империи, как мы его понимали. И то, что человек и Дану пришли к одним и тем же выводам…
– Всё равно ничего для меня не значит, – перебил правитель Мельина. – Я уже говорил это Сеамни, повторю и тебе, Сежес: есть компромиссы, на которые я не пойду. Даже если за это придётся заплатить властью над целой Империей.
– Я знаю, – грустно откликнулась волшебница. – Идёмте, мой повелитель. Стоя на месте, Разлом не закроешь.
– Очень точное замечание, – хмыкнул Император и проверил, легко ли меч выходит из ножен. – Идём, Сежес. Я – первым, твоё дело отыскать и обезвредить магические ловушки.
– Тогда уж позвольте мне войти впереди вас, мой Император.
– Нет, – отрезал тот. – Капканы надо искать до того, как в них попадёшься, а простые пружинные мышеловки срабатывают порой не хуже самых сложных чародейских. Их ты находить не умеешь. В отличие от меня.
– Как будет угодно повелителю. – Сежес покорно склонила голову.
– Стойте, стойте! – засуетился вдруг Баламут. – Ты, госпожа чародейка, того… фляжку-то не взяла. Обещала взять и не взяла. А?
Сежес метнула на Императора быстрый и смущённый взгляд.
– Обещала, Баламут, обещала, – вроде как раздражённо оборвала она гнома. – От тебя не скроешься. Давай сюда свою отраву. Торжественно обещаю влить её в глотку самому отвратительному монстру, что нам попадётся. Ручаюсь, он тут же испустит дух.
– Испустит, сударыня моя Сежес, всенепременно испустит! – с уморительной серьёзностью закивал Баламут. – Наш гномояд – он такой, он только для чистых духом пользителен, а чудилы всякие от него мрут, что мухи осенью. У нас в пещерах, бывало, каменных крыс им травили – потом по году ни одной не появлялось!
– Рада за народ гномов, – поджала губы чародейка, однако следующие её слова совсем не вязались с отстранённо-раздражённым видом. – Ты, Баламут, тут тоже… не геройствуй сверх меры. Меня дождись, ладно?
– Дождусь! – радостно завопил гном. – Всенепременно дождусь! И бочонок… нет, два бочонка гномояда выкачу! Такой пир устроим!..
– Только чтобы наутро никто б меня холодной водой обливать не вздумал!
– Ни-ни, государыня, как можно! Ну, да пребудут с вами силы подземные, да будут они милостивы, да… – гном отвернулся, по-прежнему бормоча под нос какие-то благословения. – Да, и ещё одно, милостивая госпожа Сежес. Вот это тоже возьмите. Берёг для себя, на крайний случай… ан нет, чую, она мне руку жечь станет, коль у себя оставлю. Возьмите, государыня, не пожалеете.
На раскрывшейся ладони гнома, тёмной и заскорузлой, пересечённой жёсткими, словно камень, буграми мозолей, лежал небольшой медальон – розовый, похожий на турмалин камень, в немудрёной серебряной оправе. Император было нахмурился, но Сежес только покраснела ещё пуще и мало что не закрылась платком, словно мельинская жеманница на выданье.
– Ты отдаешь мне гномью удачу?
– Отдаю, отдаю, госпожа, от чистого сердца отдаю. Наденьте, Царь-горой умоляю. Он, может, и неказист, ни золота, ни истинного серебра, ни бриллиантов…
– Зато камешек в нём – всем бриллиантам под стать, – закончила чародейка. – Царский подарок, Баламут. Спасибо тебе. Я не забуду.
– Да чего уж там…
– И я говорю – спасибо тебе, Баламут. Я на тебя надеюсь, – Император положил руку на плечо низкорослого воителя.
– Не сомневайтесь, повелитель. Хирд костью ляжет, но не отступит.
– Я и не сомневаюсь. Иначе тебя и твоих здесь бы не было.
…Ко вскрытому таранами ходу они шли сквозь молчаливый строй войска. Гномы и люди, легион и хирд – провожали их до самого пролома. И лишь когда Император поставил ногу на край, сотни мечей вновь разом ударили в щиты.
– Слава! – рявкнули Серебряные Латы. – Слава, слава, слава!..
– Я вернусь! – крикнул в ответ Император. По сухим глазам прошла внезапная и короткая резь. – Что вы меня славите-то, точно покойника?! Отставить, я приказываю!
Это было, конечно, не так. Умершему Императору, когда погребальный возок двигался мельинскимй улицами, положено было кричать «да упокоит!», но слышать эту «славу» сейчас оказалось выше сил правителя Мельина. Крики стихали, дисциплина брала верх.
Не оборачиваясь больше, Император нырнул в чёрный зев пролома. За спиной правителя была приторочена внушительная связка факелов. Такую же, только поменьше, взгромоздила себе на плечи волшебница.
Сежес тяжело вздохнула, зачем-то помахала легионерам и в свою очередь тоже скрылась в темноте.
Сеамни Оэктаканн осталась стоять, закрыв лицо ладонями. И стояла так, застыв неподвижной статуей, до самых сумерек, пока её не увели Вольные во главе с КерТинором. Император и Сежес сгинули
