– Бельт, Ниакрис, Тави?!
Они откликнулись все, один за другим.
– Простите меня. Если сможете. Или… нет, не прощайте! Не надо. Я виновата. Такое не прощается!..
– Ну в самом-то деле, кирия Клара… – усмехнулся невидимый некромант. – Прощается, не прощается… Зачем всё это? Просто здешние набольшие оказались попроворнее, чем я рассчитывал.
– Не казните себя, кирия, – это уже Ниакрис. – Мы ещё не мертвы.
– Какая разница? – подала голос Тави. – Осталось немного.
– Но мы не мертвы! – уже яростно выкрикнула дочь некроманта. – Не мертвы-ы!
Зазвенели оковы. Острый край ошейника рассёк Кларе щеку, но нет, всё равно ничего не видно, проклятье!
– Лейт! – это уже её отец. – Остановись, что ты делаешь, нам уже не спастись, будет только хуже…
Топот и клацанье когтей. Резкий шелест плащей, словно сюда ворвался ворох осенней листвы.
Дуотты. Быстры, однако… И дикий вопль Ниакрис. Многоголосое шипение – «лешши, лешши…»
Цоканье копыт. Важный, самодовольный голос. Ну конечно, старый знакомый. Без тебя не обошлось. Слов не разобрать – козлоногий обращался к дуоттам.
Саднила порезанная щека. И ничего нельзя сделать, совсем-совсем ничего. Только лежать, ждать неизбывной последней боли да стараться, чтобы из глаз не покатились предательские слёзы, не порадовали бы палачей.
Шаги, шаги, шаги, вперемешку со змеиным шипением. Звяканье чего-то твёрдого: воображение тотчас нарисовало Кларе набор жертвенных кинжалов в чаше тёмного обсидиана.
– Последнего желания не предлагаю, госпожа Клара, – над лицом нависла морда козлоногого. – Вы просто станете одним из звеньев в нашей цепи, не скрою, весьма важным. Вы храбро дрались. Ваша смерть не будет ни быстрой, ни лёгкой, но не потому, что мне нравится вид вашей агонии или отзвук ваших криков. Это необходимое условие процесса. Ничего личного, госпожа Клара. Мне… жаль, что вы оказались у нас на пути. А ведь я предупреждал, и предупреждал искренне!
– Делай своё дело. – Клара не могла отвернуться. Пришлось просто смежить веки. – Достаточно уже разговоров. И помни, урод – за меня отомстят.
– Госпожа Клара… – усмехнулся козлоногий. – Беда ваша в том, что вы так и не поняли – меня и мне подобных невозможно ни оскорбить, ни запугать. Я и другие высшие можем притвориться и оскорблёнными, и испуганными – когда это нужно для дела. Притвориться, не более того. Поэтому перспективы возможной мести со стороны досточтимой Гильдии боевых магов меня ничуть не заботят.
– Разве прекращение твоего существования тебя не заботит?
– У меня нет существования, госпожа Клара. Таких, как я, – мириады, и на моё место тотчас встанет другой. Я думаю, как другие, вижу, как другие, и не имею целей, отличных от целей других. У меня нет столь для вас драгоценного «я», над коим вы так трясётесь. Моё тело можно уничтожить. Пусть – появится другое. Всё, увиденное и помненное мною, не пропадает с моей гибелью. Начало, для которого мы торим Путь, заботится о нас. Вам, смертным, этого не понять. Даже и не пытайтесь.
– Мне это в любом случае уже не понадобится. – Кажется, ей удалось сохранить в голосе холод и высокомерие?
– Не понадобится, госпожа Клара. Вы, к сожалению, не сможете увидеть всей церемонии, но я расскажу вам, что сейчас происходит в круге жертвенников. Дуотты – большие мастера подобных жертвоприношений, высокородная госпожа.
Клара не ответила. Ни на что другое сил не осталось – только сжимать до хруста зубы да крепко зажмуриваться, чтобы не видеть эту отвратительную морду в последние минуты.
– Шестеро дуоттов подходят к одной из ваших воительниц. Орок, кажется? Они довольны. Жертва молода, полна сил и ненависти. Это куда лучше безвольных рабов, говорят они. Жертва держится мужественно. Ни стона, ни крика. Она смотрит в глаза палачам… так, уже не смотрит.
Крик отразился от невидимого в темноте купола, рухнул на Клару, словно кузнечный молот.
– Дуотты вынимают жертве правый глаз, – хладнокровно добивал её мерный голос козлоногого. – Они очень аккуратны и неторопливы. Надо же, как она бьётся! Сломала себе ногу, пытаясь вырваться… Орка кричала. И Клара не выдержала.
– Убей меня, слышишь?!
– Нет, госпожа, в этой милости вам отказано. Вы ведь сами просили себе кары за то, что завели свой отряд в эту действительно несложную ловушку? Вот она, ваша кара. Терпите. А главное – знайте, что всё это пойдёт к вящей пользе породившего меня дела.
Слёзы таки вырвались на свободу. Просто молчаливые капельки, ничего больше. Обжигая, покатились по щекам сорвались, упали на пламенеющий камень.
– Дуотты покончили с одним глазом и берутся за другой…
Твоя кара. Твоё возмездие.
Вы, всемогущие, и ты, Спаситель, в которого я никогда не верила, – возьмите меня, мою душу, посмертие всё, что захотите. Не прошу о спасении – чудес не бьвает; но пусть за нас отомстят. Пусть эти дуотты окончат свои смрадные жизни, вопя и умоляя о пощаде, на этих же самых камнях. Пусть будет так, всемогущие!..
А пытка всё длилась и длилась. И козлоногий монотонным, размеренным к равнодушным голосом живописал каждый поворот жертвенного ножа, каждую судорогу несчастной орки, пошедшей за славою, а сейчас превращаемой умелыми руками в кусок окровавленного, пока ещё орущего мяса.
…Потом орка перестала кричать. Наверное, умерла – во всяком случае, Клара искренне молилась сейчас всем вышним силам, чтобы это было именно так.
– Дуотты переходят ко второй жертве… – бубнил козлоногий. – Им подают чистую смену инструмента… Острие опускается, находит угол глазницы…
Кошмар продолжался. И, Клара знала, так будет, пока она не останется одна.
– Вскрывается правый локтевой сустав… отделяем кость…
«Смерть, где ты, – жалобно позвала про себя Клара. Где ты, подруга, которая, «никого не любя, никому ещё не отказала в помощи», где?»
– Сейчас, Ниа! – хлестнул вдруг голос старого Бельта. – Сейчас, дочка!
Жалобный и жалкий звон лопающейся цепи. Гортанный выкрик, в котором – ничего человеческого. И – морда козлоногого тотчас исчезла. Топот. Крики. Крики. Крики…
…Она ждала не напрасно. Ах, дуотты, дуотты, коричневорожие друзья мои, как были вы тупыми змееглавцами, так и остались. Забыли, с кем имеете дело, или вам просто не сообщили? Старый некромант и его дочь, один раз уже обманувшие и вас, и ваших хозяев, – как же вы могли так ошибиться, не убив отца первым?!
Чужие муки и боль – лакомая пища настоящего чародея, умеющего работать с мёртвыми. И если эти муки и боль превосходят некий предел, то не помогут никакие давящие магию причиндалы. Отец терпеливо ждал – и дождался.
Кто ж знал, что подруги Шердрады, умирая, отдадут столько сил?.. Дуотты вот точно не знали, орки явно не попадали доселе на их алтари, верно, предпочитая смерть плену. А может, попадали, но тогда вблизи не оказалось настоящего некроманта.
Ниакрис рванула на себе цепи – и их звенья лопнули, словно гнилые верёвки. В единый миг она оказалась на ногах, размахнулась сорванными с самой себя кандалами.
Выученице Храма Мечей потребовалось куда меньше мгновения, чтобы в деталях разглядеть и огромный купольный зал, и полыхающую алым многолучевую звезду в его середине, и сами жертвенники с распятыми на них нагими человеческими фигурами, и оторопевших дуоттов с ножами, и ещё живую, бьющуюся орку, и здоровенную фигуру козлоногого монстра, первым сообразившего, что происходит.
Значит, с тобой-то мы сейчас и разберёмся. Обрывок цепи – превосходное оружие; о, а ты,
