грозил разрушить мир, и тогда вы все равно погибли бы вместе со всем миром. Извини, я просто не мог поступить иначе. Я привязался к тебе, но… словом, Дастин, если бы ты оказался на моем месте, я бы ожидал от тебя именно этого, и ничего меньше.
— Но, Онтеро, ты же видишь, ничего не рухнуло, посмотри какое голубое небо, яркое солнце, зелень, — Дастин наклонился и сорвал полевой цветок, — даже цветы, это когда еще не кончилась зима и все должно быть серым и пожухлым. Видишь — ничего плохого не случилось! Ты ошибся!
Онтеро отчужденно окинул взглядом и небо, и солнце, и зеленую траву с полевыми цветами, вздохнул и сказал:
— Это еще неизвестно. Никто не знает как кончается мир, может быть именно при солнечном свете и в цветах… Ты же сам видел пророчество, и я его прочитал тебе…
— А, «пока стоит мир», ты об этом! — Дастин улыбнулся, — Так ведь это слова из этой, Мельсана, как эта клятва называется, которую мы с тобой произнесли, что-то вроде «Дуро Вытерис»…
— Йуро Этерис?! — Побледнел Онтеро, — Вы с принцессой прошли через Йуро Этерис?!!! Значит это действительно было не о конце мира… Но, Дастин, все равно нарушение равновесия слишком велико. Настолько велико, что такого мир просто не может выдержать. Как только ты принесешь Песню в Мир равновесие будет настолько нарушено, что сразу за всеобщим светом должен наступить конец. Это как весы, если слишком сильно оттянуть одну чашу, то возвращаясь в равновесие они не остановятся посередине, а качнутся в обратную сторону…
— Онтеро, дружище, очнись! — Почти закричал Дастин, — Посмотри кругом! Какой конец мира? — и он обвел рукой буйство красок и зелени кругом, — Да мир выглядит как будто он только-только начался!
— Нет, Дастни, — грустно покачал головой, — это ты не понимаешь. Когда Песня придет в мир… как там сказано, в этом варианте, который мы с Аргвинаром прохлопали… «…Крик младенца на рассвете…»? «крик»… «песня»…
Онтеро растерянно и как-то нехорошо взглянул на Мельсану. Та решительно положила руку на плечо Дастина и вмешалась:
— Извини, милый, но в одном он прав — ты действительно ошибаешься. Этот человек тебе не друг. А мне враг. Колдун! — Резко продолжила она, повернувшись к Онтеро и зло прищурив глаза, — мой супруг считает тебя другом и скажи ему спасибо, потому что иначе твоя голова решала бы сейчас вселенские проблемы где-нибудь под кустом отдельно от твоего туловища. Ради Дастина я дарю тебе жизнь. Но если ты появишься в границах Леогонии, я не буду столь снисходительна в следующий раз. Ты понял, колдун? Убирайся на свой архипелаг, или сиди здесь в Корране, но по всей Леогонии хранители порядка будут иметь приказ, арестовать, а в случае сопротивления убить, колдуна Онтеро-Переддина с Архипелага.
— Мельсана, но он же — друг!
— Милый, — голос женщины был ж'есток как в былые времена, — он не друг. Ты слышал, что он сказал? «… крик младенца на рассвете…» Подумай, о каком младенце он говорил? — И Мельсана выразительно положила руку себе на живот глядя прямо в глаза Дастина почти с отчаянием от его непонятливости, — Понимаешь?!
— Да уж, колдун, — неожиданно вмешался Йонаш, — лучше тебе не появляться там, принцесса права. И мои братья тоже будут предупреждены о тебе. Ты знаешь, что это куда серьезнее, чем стражники. Я верю, что ты хотел как лучше, но «благими намерениями выстлана дорога в ад». И… — Йонаш сделал паузу, будто подбирая слова, а затем продолжил, — я не могу говорить за Орден. Ты знаешь о каком Ордене я говорю, — добавил он выразительно поглядев на колдуна, — но мне почему-то кажется, что не только в Леогонии, но и в Белых Горах тебе не найдется места. Принцесса верно сказала, уходи к себе на Архипелаг или оставайся здесь в Корране и занимайся своими тайнами. А уж мы как-нибудь без тебя позаботимся о спасении мира.
— А теперь, колдун, уходи. — Йолан, который до сих пор молчал, поставил заключительную точку в этом своеобразном суде, — И не забывай, что отныне ты не в силах принести зло ни одному из нас. Мы тебе теперь не по зубам. Уходи и никогда не попадайся никому из нас на глаза. Прямо сейчас. Уходи!
Онтеро гордо вскинул голову, повернулся и пошел прочь вниз по склону. А на вершине холма осталось шестеро.
— А все-таки, я не понимаю, — сказал Дастин, — ведь в чем-то он действительно прав. Мир где все делают только правильно и только так, как надо, ничем не лучше конца света. Песню мы принесли, все должно быть по правилам, а вот ведь, никто вроде святым не стал, вон как ему все смертью угрожали. Что ж это выходит, что же мы в мир-то принесли. Неужели мы все-таки спели ее как-то не так, по-своему, а? Но ведь тогда тоже конец мира грозил… А это — он обвел рукой вокруг, — действительно больше на начало мира похоже.
— А почему ты думаешь, что мы ее не так спели? — Усмехнулся Йолан, — Чего тебе сейчас-то не хватает? Лизания божественной задницы? С чего ты решил, что Единому это было бы приятно? Не говоря уж о тебе. Ты что, не счастлив?
Дастин непонимающе глядел на него.
— Почему ты решил, что победа света должна сделать мир таким непрятными, что для тебя это все равно, что конец света? Что-то у твоего дружка не связывается, братец…
Дастин удивленно ответил:
— Ты хочешь сказать, что это оно и есть?
— Не знаю, но мне нравится — пожал плечами Йолан.
— Это очень старая ложь, — вздохнул Йонаш.
— Что — ложь? — Удивленно спросил Дастин.
— Что когда все станет хорошо, люди потеряют свободу воли, поскольку будут вынуждены делать все правильно, а правильно можно делать только одним способом. Пойми, если бы Единому были нужны куклы, он бы и создал Мир с куклами, а не людьми.
— Может мы все-таки перейдем от метафизических проблем к житейским? — вмешалась Мельсана, — Что мы теперь делать будем?
— Я возвращаюсь в монастырь, — ответил Йонаш, — Мы сделали, что должн'о было. Дастин спасен, Песня пришла и каждый из нас несет ее частицу теперь, черные разбиты и вряд ли скоро оправятся, верно? — он вопросительно посмотрел на Йолана, — Так что мне тут делать больше нечего. Я возвращаюсь в обитель.
— Что ж, нас с Дастином ждет Джемпир, — продолжила Мельсана, — а вот что будешь делать ты? — Она повернулась к Йолану, — Я тебе поверила на слово, но не пора ли тебе обьяснить, что ты собираешься делать? Ты ведь понимаешь, что в Леогонии я твоего ордена больше не потерплю. Куда ты идешь?
Йолан рассмеялся, огляделся вокруг, явно наслаждаясь картиной, и ответил:
— Можешь не беспокоиться. Я ведь старший сын последнего императора Гланта. А мой Орден завоевал Глант. Выглядит как двойная причина отправиться на восток.
— Ты хочешь возродить древнюю империю? — Удивилась Мельсана и как-то странно поглядела на Йолана.
— А почему бы и нет. Я имею право на эту землю по праву крови и по праву силы. А моим людям ни к чему гробить жизнь впустую. Им тоже не помешают титулы маркизов и баронов, правда? — он улыбнулся тихо стоявшему за ним лейтенанту серых, — С Песней в душе я могу возродить Глант таким, каким он не был даже на вершине своего величия. И вам не буду мешать, — он опять усмехнулся, — Никогда не думал, что у меня есть братья… Но уж раз так случилось… Прощайте братья. Будьте счастливы и не скучайте! Ну, а если заскучаете…. - его взгляд рассеянно скользнул по буйству красок открывающегося пейзажа, голубизне неба, белизне солнечных бликов, отражающихся в воде ручья у подножия холма, зелени травы и деревьев, желтым, красным, синим, оранжевым, голубым полевым цветам, и продолжил, — не забывайте, что есть еще одна краска, которая уж точно не даст скучать. И при случае, я могу ее в эту картину и добавить.
И вновь усмехнувшись, он обнял за талию Джанет, поцеловал ее и спросил:
— Ты пойдешь за мной?
— Всюду и всегда? — ответила та вопросом на вопрос. Йолан расхохотался, крепко прижал женщину к себе, поцеловал в губы и ответил:
— Вечерком это расскажешь, моя умница! Пошли!
