В наркомате были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Жуков докладывал… Около получаса говорили довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: «Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?»
Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек буквально разрыдался и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5—10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него были мокрые…
Очень трудно представить, что все это происходит в помещении Генштаба, тем более что, кроме Жукова, никто из работников наркомата обороны даже не упомянут в этом рассказе. Скорее, ни в какой наркомат большой группой руководителей не ездили, а просто взяли с собой в самолет Жукова, и весь этот разговор с ним состоялся в Сочи, после решения там самых важных вопросов о руководстве страной в военное время.
…Через день-два, около четырех часов, у меня в кабинете был Вознесенский.
Похоже, Микоян разбил эпизод поездки к Сталину 29–30 июня и подготовки к ней на три эпизода и сместил во времени.
…Вдруг звонят от Молотова и просят нас зайти к нему. У Молотова уже были Маленков, Ворошилов, Берия… Берия сказал, что необходимо создать Государственный Комитет Обороны, которому отдать всю полноту власти в стране… Договорились во главе ГКО поставить Сталина… Решили поехать к нему. Он был на ближней даче. Молотов, правда, сказал, что Сталин в последние два дня в такой прострации, что ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы, находится в плохом состоянии. Тогда Вознесенский, возмущенный всем услышанным, сказал: «Вячеслав, иди вперед, мы за тобой пойдем», – то есть в том смысле, что если Сталин будет себя так вести и дальше, то Молотов должен вести нас, и мы пойдем за ним…
Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, он как бы вжался в кресло и вопросительно посмотрел на нас. Потом спросил: «Зачем пришли?» Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь по сути дела он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его
Молотов от нашего имени сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы поставить страну на ноги. Для этого создать Государственный Комитет Обороны. «Кто во главе?» – спросил Сталин. Когда Молотов ответил, что во главе – он, Сталин, тот посмотрел удивленно, никаких соображений не высказал. «Хорошо», – говорит потом. Тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного Комитета Обороны. «Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я», – добавил он.
Сталин заметил: «Надо включить Микояна и Вознесенского. Всего семь человек утвердить». Берия снова говорит: «Товарищ Сталин, если все мы будем заниматься в ГКО, то кто же будет работать в Совнаркоме, Госплане? Пусть Микоян и Вознесенский занимаются всей работой в правительстве и Госплане». Вознесенский поддержал предложение Сталина. Берия настаивал на своем, Вознесенский горячился. Другие на эту тему не высказывались.
1 июля постановление о создании Государственного Комитета Обороны во главе со Сталиным было опубликовано в газетах.
Интересно, что Микоян ни слова не сказал об обстоятельствах подготовки и утверждения Директивы от 29 июня 1941 г., текст которой был написан им вместе с Молотовым и Щербаковым и которая легла в основу речи Сталина по радио 3 июля 1941 г. Дело в том, что ее текст был написан и напечатан в Москве еще 28 июня, собственноручно доработан и подписан Сталиным в Сочи и срочно передан в Москву для рассылки в тот же день.
Вскоре Сталин пришел в полную форму, вновь пользовался нашей поддержкой (а на самом деле – просто вернулся в Москву. – А. О.). 3 июля он выступил по радио с обращением к советскому народу.
Начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Г. К. Жуков (цит. по [45, с. 260–265]:
Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.
Я тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину…
– Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль, – сказал И. В. Сталин.
Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль (почему-то Жуков не указывает конкретное время – «вечером» может означать от 18.00 до 24.00, однако в Кремлевском журнале указано время его пребывания там с Тимошенко, но без Ватутина: 20.50–22.50. – А. О.). По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
И. В. Сталин встретил нас один (по Кремлевскому журналу, в это время в кабинете Сталина находились Молотов, Ворошилов, Берия, Вознесенский и Маленков. – А. О.). Он был явно озабочен.
– А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? – спросил он.
– Нет, – ответил С. К. Тимошенко. – Считаем, что перебежчик говорит правду.
Тем временем в кабинет И. В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.
– Что будем делать? – спросил И. В. Сталин. Ответа не последовало.
– Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, – сказал нарком.
– Читайте! – сказал И. В. Сталин.
Я прочитал проект директивы. И. В. Сталин заметил:
– Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву…
Не теряя времени, мы с Н. Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект… И. В. Сталин, прослушав проект директивы и сам еще раз его прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи (если все так и было, на подлиннике директивы должна быть правка, сделанная рукой Сталина. – А. О.).
С этой директивой Н. Ф. Ватутин немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в округа. Передача в округа была закончена в 00.30 минут 22 июня 1941 года. Копия директивы была передана наркому Военно-Морского Флота.
Примерно в 24 часа 21 июня командующий Киевским округом М. П. Кирпонос, находившийся на своем командном пункте в Тернополе, доложил по ВЧ, что, кроме перебежчика… появился еще один немецкий солдат… и сообщил, что утром в 4 часа немецкие войска перейдут в наступление.
Все говорило о том, что немецкие войска выдвигаются ближе к границе.
Об этом мы доложили в 00.30 минут ночи И. В. Сталину. Он спросил, передана ли директива в округа. Я ответил утвердительно…
Под утро 22 июня Н. Ф. Ватутин и я находились у наркома обороны С. К. Тимошенко в его служебном кабинете. В 3 часа 07 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф. С. Октябрьский и сообщил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний… Решение одно: встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота».
Переговорив с С. К. Тимошенко, я ответил адмиралу Ф. С. Октябрьскому:
– Действуйте и доложите своему наркому.
В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В. Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М. А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий
