Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке

1. Слабое знание нашими летчиками типов советских и немецких самолетов, неумение отличить их в первые дни войны по силуэту и звуку мотора.

2. Отсутствие на большинстве советских самолетов радиостанций и общение условными сигналами – покачиванием крыльями, выпуском шасси, стрельбой сигнальными ракетами и т. п.

3. Наличие в приграничной полосе подчиняющихся Главному Командованию аэродромов и летных частей и соединений, о существовании которых никто не знал.

4. Постоянные полеты немецких самолетов над советской территорией перед войной, особенно участившиеся в июне 1941 г. Массовые согласованные перелеты немецких и советских самолетов через границу на рассвете 20–21 июня с приземлением на аэродромах противоположной стороны. Закрашивание своих и нанесение чужих опознавательных знаков после пересечения границы и приземления на чужом аэродроме для обеспечения последующего перелета над чужой страной (немецких – к границе Ирана и Ирака, советских – к побережью Северного моря).

Возможно, именно этим объясняются вышедшие в последние предвоенные дни один за другим несколько приказов НКО: приказ о развертывании строительства оперативных аэродромов № 0039 от 18 июня 1941 г., приказ № 0042 от 19 июня 1941 г. о маскировке аэродромов и важнейших военных объектов, приказ № 0043 от 20 июня 1941 г. о маскировке самолетов, взлетных полос, аэродромных сооружений. Поражает еще один факт. По вопросам маскировки самолетов в то же самое время вышло даже постановление ЦК и СНК за подписью Сталина как Генерального секретаря ЦК и Председателя СНК, чего больше ни разу не случалось. Достаточно сказать, что важнейшие так называемые Директивы № 1, 2 и 3, направленные 22 июня 1941 г. командующим приграничных фронтов, а также Постановление Политбюро от 21 июня 1941 г. вообще не имеют не только подписи, но даже ни единой правки, сделанной рукой Сталина!

Нападение противника застало войска Северо-Западного фронта неготовыми к каким-либо немедленным военным действиям. Как указывалось в спецсообщении 3-го Управления НКО № 4/37155 от 8 июля 1941 г., «в дополнение к № 36833 от 7.07.41 г. сообщаем, что произведенным 3 отделом Северо- Западного фронта расследованием факт отдачи приказания членом Военного Совета ПрибОВО Диброва в отношении разминирования минных полей и сдачи выданных личному составу патронов в частях 11 ск и 125 сд перед началом военных действий, подтверждается.

Расследованием установлено:

После получения Разведотделом данных о начавшейся концентрации немецких войск на наших границах части корпуса начали минировать поля, раздавать боеприпасы личному составу, одновременно началась подготовка эвакуации семей начсостава.

21 июня с. г. к месту сосредоточения 11 [-го] стр[елкового] корпуса приехал член Военного Совета ПрибОВО корпусной комиссар Диброва и приказал немедленно отобрать у бойцов патроны и разминировать поля, объясняя это возможной провокацией со стороны наших частей.

Опять до боли знакомый мотив «не допустить провокации», и это неудивительно, так как и Диброва, и Павлов, и Копец были на последнем самом главном предвоенном совещании высшего военного руководства 24 мая 1941 г. в кабинете Сталина и слышали эти слова лично из уст вождя. Поэтому они никогда бы не поехали за уточнениями к наркому обороны, как поехал Мерецков, которого на том совещании не было.

Начальник ОПП 125-й стрелковой дивизии Левченко дал объяснение Диброва о причинах эвакуации семей комначсостава, ссылаясь при этом на данные разведотдела о начавшейся концентрации войск противника на границах.

На объяснение Левченко Диброва заявил: “Хотя Германия и фашистская страна, но момент, когда они могут начать войну с СССР, еще не назрел, что у нас от страха расширяются глаза” (похоже, что это тоже цитата из речи вождя 24 мая. – А. О.).

После этого Диброва вторично приказал прекратить панику, отобрать у бойцов выданные патроны, разминировать поля, прекратить подготовку к эвакуации семей начсостава (а вот это уже указания, рожденные «на местах» военачальниками высокого ранга при «трансляции» ими слов Сталина! – А. О.).

В этот же день 21 июня член Военного Совета 8-й армии дивизионный комиссар Шабалов телеграммой подтвердил приказание Диброва о прекращении подготовки к эвакуации. В результате этого в момент наступления противника семьи начсостава пришлось вывозить во время боя, при этом значительная часть семей погибла; личный состав дивизии был без боеприпасов, и выдача их проводилась под артиллерийским огнем противника!

А это – результат цепочки, начало которой в Кремле – 24 мая, и никаких «генералов-предателей», и никакого «нашего извечного бардака», и никакого «восстания против большевизма», как пишут сегодня некоторые исследователи начала войны, напротив – железная дисциплина, вот истинная причина того, что творилось в войсках 22 июня 1941 г.

Правда, сам П. А. Диброва объяснял свои распоряжения тем, что “минированных полей не было из-за отсутствия мин. Речь шла о подготовке к минированию полей (ямки), ссылаясь на указание командующего. Патроны дал указание отобрать и сдать на взводные пункты или отделений”. Эвакуация же семей комначсостава была запрещена наркомом обороны…»

В столь же сложном положении оказалась и соседняя 48-я стрелковая дивизия. Как показало расследование причин ее разгрома, о котором говорилось в спецсообщении 3-го Управления НКО № 38186 от 18 июля, «командование дивизии, получив задачу сосредоточить свои войска на границе, вывело части дивизии почти не подготовленными для ведения боя с противником. Необходимый запас патронов и снарядов взят не был. Дивизия вышла к границе как на очередные учения, забрав с собой учебные пособия.

Кроме этого, к началу боевых действий дивизия не была отмобилизована даже по штатам мирного времени. Имелся большой некомплект командного и рядового состава и материальной части.

В таком состоянии дивизия к 22 июня сосредоточилась в 2 местах: стрелковые полки на немецкой границе, влево от г. Таураге, артполки и спецчасти за гор. Россиены [Расейняй], ввиду чего взаимодействие артиллерии с пехотой было невозможным.

Командование дивизии, находясь непосредственно на поле боя, 23 июня во время атаки немцев погибло. Были убиты: командир дивизии генерал-майор Богданов,[69] полковой комиссар Фоминов, начальник штаба Бродников и ряд других командиров.

[С. 29–31]

Полученное германским силами превосходство в воздухе, применение значительных бронетанковых сил, действовавших во взаимодействии с авиацией, привело к перевесу сил противника над нашими войсками, в результате начался отход наших частей от занимаемых рубежей, который при отсутствии руководства с конца 23 июня стал принимать панический характер. Беспрерывные безнаказанные налеты авиации усложняли обстановку <…>

Отдельные соединения 11-й армии, будучи окружены противником, были уничтожены почти полностью <…> Потери также понес 12-й мехкорпус, который находится в окружении противника.

Паническое отступление приобрело особенно острый характер от распространяемых всевозможных провокационных слухов о действиях в тылу дивизий воздушных немецких десантов и диверсионных групп, которых во многих случаях фактически не было. Штаб фронта, получая неправильные данные о воздушных десантах от разных случайных лиц, снаряжал оперативные группы для уничтожения десантов, и при выезде на место зачастую сведения о десантах не подтверждались. Вообще до сегодняшнего дня нет подтверждения о высадившихся десантах и, по-моему, их и не было.

По пути отхода частей имели место случаи нападения из лесу отдельных бандгрупп и одиночек, что среди личного состава отходящих частей вызвало большую нервозность и усиливало паничность <… >

Сведений о положении 12-го мехкорпуса и о его местонахождении не имелось, на радиовызовы штаб корпуса не отвечал.

В частях продолжает оставаться неблагополучное положение с боеприпасами. По данным артотдела 8-й армии, в частях может находиться не более 1/4 бк всех выстрелов (то есть всего лишь четверть одного боекомплекта снарядов! – A. О.).

Боеприпасы со склада Линконган, откуда питались 11-й стрелковый корпус и частично 10-й стрелковый