Доктор вошел в комнату.
— Ну, как, доктор?
— Никак.
— Что вы хотите сказать?
— То, что говорю. Я только что исследовал ее… — Он подробно рассказал о результатах исследования. — Потом я еще подождал. Но дело не подвигается.
— Что вы советуете?
— Есть два пути: или щипцы, но при этом могут быть разрывы и вообще это довольно опасно для роженицы, не говоря уже о ребенке, или кесарево сечение.
— А кесарево сечение очень опасно?
Вдруг она умрет?
— Не более, чем нормальные роды.
— Вы можете сделать это сами?
— Да. Мне понадобится около часу, чтобы все приготовить и вызвать необходимый персонал. Может быть, даже меньше.
— Что, по-вашему, лучше?
— Я бы рекомендовал кесарево сечение. Если б это была моя жена, я делал бы кесарево сечение.
— Какие могут быть последствия?
— Никаких. Только шрам.
— А инфекция?
— При наложении щипцов опасность инфекции больше.
— А что, если ничего не делать и просто ждать?
— Рано или поздно придется что-нибудь сделать. Madame Генри уже и так потеряла много сил. Чем скорее мы приступим к операции, тем лучше.
— Приступайте как можно скорее, — сказал я.
— Сейчас пойду распоряжусь.
Я пошел в родильную. Кэтрин лежала на столе, большая под простыней, очень бледная и усталая. Сестра была возле нее.
— Ты дал согласие? — спросила она.
— Да.
— Ну, вот и хорошо. Теперь через час все пройдет. У меня уже нет больше сил, милый. Я больше не могу.
— Дыши глубже.
— Я дышу. Боже мой, уже не помогает. Не помогает.
— Дайте другой цилиндр, — сказал я сестре.
— Это новый цилиндр.
— Я такая глупая, милый, — сказала Кэтрин. — Но только правда, больше не помогает. — Она вдруг заплакала. — Я так хотела родить маленького и никому не причинять неприятностей, и теперь у меня уже нет сил, и я больше не могу, и газ уже не помогает. Милый, уже совсем не помогает. Пусть я умру, только чтоб это кончилось. О милый, милый, сделай так, чтобы все кончилось. Вот опять. О-о, о-о, о-о! — Она, всхлипывая, дышала под маской. — Не помогает. Не помогает. Не помогает. Прости меня, милый. Не надо плакать. Прости меня. Я больше не могу. Бедный ты мой! Я тебя так люблю, я еще постараюсь. Вот сейчас я постараюсь. Разве нельзя дать еще что-нибудь? Если бы только мне дали еще что-нибудь!
— Я сделаю так, что газ подействует. Я поверну до отказа.
— Вот сейчас дай.
Я повернул диск до отказа, и когда она задышала тяжело и глубоко, ее пальцы, державшие маску, разжались. Я выключил аппарат и снял с нее маску. Она вернулась очень издалека.
— Как хорошо, милый. Какой ты добрый.
— Потерпи, ведь ты у меня храбрая. А то я не могу все время так делать. Это может убить тебя.
— Я уже не храбрая, милый. Я совсем сломлена. Меня сломили. Я теперь знаю.
— Со всеми так бывает.
— Но ведь это ужасно. Мучают до тех пор, пока не сломят.
— Еще час, и все кончится.
— Как хорошо! Милый, я ведь не умру, правда?
— Нет. Я тебе обещаю, что ты не умрешь.
— А то я не хочу умереть и оставить тебя одного, но только я так устала, и я чувствую, что умру.
— Глупости. Все так чувствуют.
— Иногда я просто знаю, что так будет.
— Так не будет. Так не может быть.
— А если?
— Я тебе не позволю.
— Дай мне скорее.
Потом опять:
— Я не умру. Я сама себе не позволю.
— Конечно, ты не умрешь.
— Ты будешь со мной?
— Да, только я не буду смотреть.
— Хорошо. Но ты не уходи.
— Нет, нет. Я никуда не уйду.
— Ты такой добрый. Вот опять дай. Дай еще.
Я повернул диск до цифры три, потом до цифры четыре. Я хотел, чтобы доктор скорей вернулся. Я боялся цифр, которые идут после двух.
Наконец пришел другой доктор и две сестры, и они переложили Кэтрин на носилки с колесами, и мы двинулись по коридору. Носилки быстро проехали по коридору и въехали в лифт, где всем пришлось тесниться к стенкам, чтобы дать им место; потом вверх, потом дверь настежь, и из лифта на площадку, и по коридору на резиновых шинах в операционную. Я не узнал доктора в маске и в шапочке. Там был еще один доктор и еще сестры.
— Пусть мне дадут что-нибудь, — сказала Кэтрин. — Пусть мне дадут что-нибудь. Доктор, пожалуйста, дайте мне столько, чтобы подействовало.
Один из докторов накрыл ей лицо маской, и я заглянул в дверь и увидел яркий маленький амфитеатр операционной.
— Вы можете войти вон в ту дверь и там посидеть, — сказала мне сестра.
За барьером стояли скамьи, откуда виден был белый стол и лампы. Я посмотрел на Кэтрин. Ее лицо было накрыто маской, и она лежала теперь неподвижно. Носилки повезли вперед. Я повернулся и пошел по коридору. Ко входу на галерею торопливо шли две сестры.
— Кесарево сечение, — сказала одна. — Сейчас будут делать кесарево сечение.
Другая засмеялась.
— Мы как раз вовремя. Вот повезло! — Они вошли в дверь, которая вела на галерею.
Подошла еще одна сестра. Она тоже торопилась.
— Входите, что же вы. Входите, — сказала она.
— Я подожду здесь.
Она торопливо вошла. Я стал ходить взад и вперед по коридору. Я боялся войти. Я посмотрел в окно. Было темно, но в свете от окна я увидел, что идет дождь. Я вошел в какую-то комнату в конце коридора и посмотрел на ярлыки бутылок в стеклянном шкафу. Потом я вышел, и стоял в пустом коридоре, и смотрел на дверь операционной.
Вышел второй доктор и за ним сестра. Доктор держал обеими руками что-то похожее на
