— Да, но… обыкновенно они должны, кажется, как-то виться, то есть там кудрявиться…
— Что? Ах, это, конечно, завивают у парикмахера. Главное, удобно, что можно завивать индифризаблем, сразу на полгода и больше.
Гордый тем, что сумел поддержать разговор и не сказал глупости, Егор Егорович спускает ноги, натягивает панталоны, встает и оказывается на одном уровне с женой.
— Естественно, — говорит он, — один раз отрезать начисто и потом раз в год, этак в январе, подвивать там все, что нужно. Куда-то я дел подтяжку…
— Подтяжки на тебе, а одна спустилась, подбери. Анна Пахомовна с величайшей добротой помогает Егору Егоровичу просунуть руку с книгой в большую петлю, и подобрать подтяжку на плечо. Небрежным тоном она добавляет:
— И ещё — этот цвет какой-то неопределённый. А я, в сущности, по коже и по всему светлая блондинка. Но это не важно.
Вообще она очень довольна разговором. Снова соорудив перед зеркалом ненавистную и отжившую причёску, она напевает не то «Матчиш», не то «Ах, ты, берёза». Обе Анны Пахомовны смотрят на этот раз весело, и их глаза преисполнены таинственных планов.
Перед службой, в перерывах и после службы, перед обедом и после обеда, на сон грядущий и вставая, Егор Егорович читает, читает и читает. Книгу сменяет книгой, небольшие глотая целиком, в большие вгрызаясь с краю, проваливаясь в середину и выплывая у противоположного берега. И не прежние книги с малопонятными словами и рисунками; сова, перекрещённая пылающими факелами, голый человек с мужской и женской коронованными главами, реторта, включённая в треугольник, а с ним в куб, — но книги вполне толковые и разумные, по истории и особенно по естествознанию. Шагом, рысью, галопом он нагоняет потерянные годы с не меньшим упорством, и прилежанием, чем когда-то в Казани, мечтая о почтовой карьере, изучал иностранные языки. Его отлично знают во французской библиотеке квартала и ещё лучше в русской Тургеневской, где он подолгу роется в каталогах и наконец выискивает какую-нибудь самую неаппетитную и сомнительную книжку, давно скучавшую на полке, потому что и устарела она, и забыта, да и никогда не была в чести. Но Егору Егоровичу не с кем посоветоваться: он идёт ощупью и догадкой. Как-то попробовал обратиться за справкой к тому самому почтённому брату, который его водил и останавливал у картонов с перечнями наук, архитектурных стилей и великих книг (Тао-Те-Кинг и другие); почтённый каменщик удивлённо, но не потеряв самообладание, ответил:
— История религий? Ah, oui![63] Есть, разумеется, много прекраснейших работ наших французских учёных, сотни работ, дорогой брат! Отличные работы настоящих специалистов. Названия? Сейчас не вспомню. А зачем вам религия?
— Я должен изучать, чтобы совершенствоваться в знаниях. Я очень мало подготовлен.
— О, да, конечно. А нет ли у вас какого-нибудь знакомого кюре, они всё это назубок знают и укажут охотно, хотя, говоря между нами, народец вредный.
Наук оказалось огромное количество, гораздо больше, чем предполагал Егор Егорович, окончивший только реальное училище, и чем было начертано на картоне. Упущено для работы, по крайней мере, тридцать лет жизни — какая обида и какая ошибка! А сколько было раньше свободного времени! Теперь приходится читать в трамвае, в метро, в постеле, а главное — в праздники. Летом будет двадцать восемь дней отпуска — вот когда можно будет подогнать. Предстоящий отпуск Егор Егорович решил целиком посвятить философии и ещё этим, которые значились на картоне: риторике и диалектике.
На пути в главную контору Кашет с месячным отчётом своего отделения Егор Егорович штудирует зоологию, предмет поистине увлекательный. Тургеневская библиотекарша, Марья Петровна, наизусть знающая все книги по всем отраслям наук, и их названия, и их библиотечные номера, заполнила его портфель двумя толстыми томами Брэма, посулив и остальные восемь. Область распространения полосатой гиены гораздо больше, чем у других видов; она ещё встречается во всей северной Африке; начиная от крайнего запада, в значительной части южной Африки и в юго-западной Азии, начиная от Средиземного моря и до Бенгальского залива. Знаю Бенгальский залив, проезжали мимо. Как Сольферино? Пересадку-то я и пропустил! Ну, пересяду на Сэн-Лазар, лишних минут десять. Её детёныши похожи на старых. Во всех местах, где она живет, встречается много падали… станция Мадлэн, пересадка на следующей. Сунув палец в пасть Брэма, Егор Егорович идёт с толпой душным подземным коридором; все это — спешащие служащие, комиссионеры, барыньки за покупками. При случае они хватают овец, коз, а также и собак. Молодые экземпляры считаются в Индии довольно способными к приручению. Далее на север Монтейро во всей области Куанза… стоп: станция Реомюр.
Егор Егорович возрождается из-под земли в сообществе приручённых полосатых гиен. Голова у них толстая, а морда относительно тонкая, на конце — довольно тупая; их детёныши действительно старообразны. Может быть, на воле эти животные хищны и прожорливы; здесь, в неволе города, они смахивают, скорее всего, на простых собак в намордниках, виляющих хвостами на слова хозяина. Вместо шерсти — на них юбки, штаны, шляпы, в руках сумочки и зонты, под мышками свёртки. А то бывают ещё гиены пятнистые, и те приручаются нелегко, злы, неопрятны, вместо шляп носят кепки, за ухом недокуренную папиросу. Пятнистая гиена известна своим воем, похожим на сардонический хохот; и когда она хохочет поблизости от благоустроенного человеческого жилья, — люди трясутся от непобедимого страха, хотя пятнистая гиена опасна только для мелкого скота, а крупный справляется с ней рогами, человек — палкой, в неволе — кнутом.
В главной конторе Егор Егорович дает своё заключение по вопросу о желательности открытия в его районе ещё двух газетных киосков, там, где растут новые дома с экономическими квартирами. Кредит брать можно, залог — как везде. Вообще, разговор обычный, как из года в год, и мосье Тэтэкин в главной конторе — свой человек. Обратно он едет опять под землей, но сократив путь пересадкой на более подходящей станции; по пути узнает, что шерсть волка как по цвету, так и по длине довольно разнообразна, в зависимости от климата. Обычный цвет шерсти чало-серо-жёлтый, летом рыжеватей, зимой жёлтоватей. Ну, волков мы знаем достаточно, люди казанские! Вообще же никакое знание нелишне для посвящённого. Все горе в том, что столько лет потеряно напрасно.
Не так легко на шестом десятке обряжаться в серую курточку с кожаным поясом и учить свои уроки! Зато — как много красоты и счастья в знанье, и как украшает и заполняет жизнь его новая, свободная и бескорыстная работа. И не работа, а отдых души и чистое наслаждение!
За обедом макароны, всегда переваренные. Жорж подымает их вилкой, обкусывает, а остатки падают на тарелку; Анна Пахомовна нарезает их мелко ножом и отправляет в рот не слишком большими партиями; Егор Егорович возится с ними долго, завивая и снова распуская комочек длинных белых червяков и подбирая их концы хлебной корочкой.
— Оригинально, — говорит он, — что черви, обыкновенные — дождевые, могут жить разрезанными на куски.
Анна Пахомовна возмущённо кладет вилку на четырёхгранную стеклянную подставку; она бы и просто бросила но не хочет запачкать скатерть.
— Ну, что ты говоришь про такие гадости за обедом! Это невыносимо, и я не могу есть. И при чем тут! И кому это интересно?
Егор Егорович виновато оправдывается:
— Ну, прости, я это действительно… Нечаянно пришло в голову сравнение, потому что я читал…
Жорж, не утративший аппетита от слов отца, спрашивает с любопытством и сильным акцентом:
— Папа, я смотрел твою странную книгу, почему ты читаешь таких? Это — sciences naturelles?[64]
— Да. Это, Жорж, замечательно интересно и очень необходимо.
— Разве это нужно в твоём бюро?
Егор Егорович с радостью объясняет сыну, что каждый человек должен непрерывно совершенствовать свой разум, пополнять свои знания и упражнять нравственность свою и ближних, чтобы мало-помалу, общей работой, привести к совершенству все человечество.
— Очень тебе советую, Жорж, читать как можно больше и по естественным наукам, и по философии. Полезнее, чем играть в теннис, хотя, конечно, и тело развивать нужно. Ты что-нибудь читаешь?
— Oui, я читаю немного belies lettres и то, которое… се que me regarde comme[65] будущий инженер.
