тишина, нарушаемая только цоканьем ногтей по клавишам клавиатур.
– Издеваетесь?! – воскликнула Волкова.
Все насторожились.
– Вы это собираетесь ставить в номер, да?!
Лия растерялась. Неудачи здесь были личным делом каждого.
– Это один из вариантов. Для обсуждения…
Островская говорила и пыталась прочесть текст, открытый на экране. Я ведь не успела вовремя показать ей работу. Лия, конечно, все бы исправила.
Я подвела ее! Подвела человека, который мне ничего плохого не сделал. И вспомнила – Островская же говорила, что дружит с Настей. И тут же устыдилась – та история не имела никакого отношения к Лии. Она ни в чем не виновата передо мной.
– Вы ерунду сейчас говорите! Это даже не надо обсуждать! Вы замещаете главного редактора и не знаете, что глянец не пишет о политике? Отошлите это Полозовой на Маврикий – пусть разбирается со своими сотрудниками.
Аня направилась к дверям.
Лия чуть не плакала. Мне стало ее ужасно жаль. Она, конечно, бывала резка, и со мной в том числе, но публичная порка получилась жестокой. И несправедливой. Островская не была официально назначена замом, но по умолчанию считалось, что она – второе лицо. Тем более вот так, при всех, наотмашь – это очень обидно!
– Аня, подождите!
Волкова затормозила.
– Что у вас, Алена?
– Это не Лия. Это я. Лия не успевала. Она очень загружена. Попросила меня доделать. Подредактировать. Это я вписала про политику. По старой памяти. Я еще не совсем поняла, как в формате работать.
– То есть это вы писали, да? Лия, вы Алене поручили это сделать?
Повисла пауза.
– Ну, не совсем. Но…
Это был явно неудачный для Островской день. Краснова в углу торжествовала.
Кажется, мое вмешательство только ухудшило ситуацию. Зачем я влезла?
– А у вас интересно получилось. Политика и гламур – это свежее. Вы молодец, Алена! Чувствуется, есть потенциал, есть идеи. Лия, поставьте текст как есть, без изменений.
Волкова ушла.
Я стояла красная. Было, конечно, приятно, что я справилась. Но и страшно неловко, что я случайно сбросила с поезда Островскую с ее чемоданом.
Краснова подмигнула мне.
– Лия, извини, что так вышло. Мне не надо было, конечно, влезать. Прости, а? – сказала я и сделала движение навстречу.
Мы стояли близко и могли почти шептать – никто бы не услышал, о чем.
– Ты хочешь здесь работать, да? – Она шипела, даже плевалась, и капелька ее яда попала мне на верхнюю губу.
– Хочу, хочу. Ну, не сердись. Я сама себя ругаю. Давай я как-нибудь реабилитируюсь, что-нибудь сделаю тебе хорошее.
Я улыбнулась.
– А ты разве что-нибудь умеешь?
Лия не собиралась меня прощать. Повернулась и ушла. И унесла с собой чемодан, набитый обидами. А у меня не осталось даже маленькой радости от хорошо сделанного текста.
Вряд ли в этом журнале у меня что-нибудь получится. Я не понимаю здешних правил игры, делаю неловкие движения, не могу вписаться в рамки.
Глянцевый мир, в который я сбежала, очень отличался от газетного, черно-белого, в котором ориентироваться намного проще. Газета была устроена понятно и прозрачно. Умные отличались от дураков сразу. Дураки вообще у нас не задерживались. Вчерашние статьи разбирали на сегодняшней летучке. Любой из нас мог высказать свое мнение. За хороший материал мы получали премии, а если пропускали важные новости – нас штрафовали. Мы матерились, но не грубо и не зло. Мы соревновались в остроумии, высмеивая банкиров и олигархов, сплетничали о политиках и министрах – узнавали новости из первых рук и немедленно тащили их в редакцию для перетирания в острых зубах родного коллектива. Вот именно, родного. Несмотря на конкуренцию и соперничество, мы составляли одну семью.
В журнале этого ощущения не было. Здесь было много красок, полутонов, нюансов и оттенков, в которых нужно хорошо разбираться, чтобы не влезть ненароком туда, куда тебя не просили. Кстати, девушки здесь подчеркнуто воспитанны – ни одного непечатного слова, только комплименты в лицо или сплетни за глаза. Розовый Барби-мир. Вспышка ярости Островской была чем-то новеньким.
Редакция стремительно пустела. Девицы сбивались в стайки, вспархивали с мест и исчезали. Нарядные и яркие, как птички колибри. Я чувствовала себя черной вороной в своем черном свитере. Но я и не собиралась никуда улетать.
