– Да я понимаю, она сама лезет. – Я искала глазами Сашу. Куда он делся?
– Что значит сама? Ты управляй ситуацией осторожненько. Приезжай ко мне в гости в субботу, поговорим. С Сашкой приезжайте.
С Сашкой приезжайте… Да никогда! Никого не буду подпускать близко. Никаких Мил, Насть и даже Вероник. Ни одной бабы. Во всяком случае, пока мы не перешли от стадии обещаний к… Да и потом не стоит подпускать.
Саша стоял у дверей в зал, тяготясь уже обществом Васильева, сделал мне знак – сюда. Как хорошо, что в этом хаосе была единственная точка опоры, до которой мне теперь нужно доплыть, через толпу, через огоньки телекамер, через чьи-то пиджаки, сумки, туфли, взгляды, не споткнувшись, осторожно перепрыгивая через тонкие проволочки сплетен, не зацепившись каблуком за арматуру ненависти, скрепляющую все это светское общество…
Кто это там? Гейдельман. И Краснова с ним. Краснова хохотала, хватала Сашу за плечо. Так, разберемся…
– О, вот она! – Паша обнял меня, чмокнул в щеку. Я доплыла до Канторовича, ухватилась за борт. Он тут же выкинул мне канат, спасательный круг, сжал запястье.
– Алена, привет! Поздравляю с премьерой! – Краснова потянулась ко мне, мы тронули поцелуями воздух, смешали духи…
– А вы в курсе, что это я их познакомил? Я так всем и говорю! Ты, Саня, мне должен денег занести!
Саша посмотрел на меня, усмехнулся. Я не отвела глаз, но почувствовала, что к щекам приливает.
– У меня теперь Алена за финансы отвечает, так что все вопросы к ней.
– Спрыгиваешь с темы? Вот они, аллигаторы жадные… Девок под долги подставляют! – Гейдельман оскалился, заржал.
– Правда? А меня когда познакомишь? – Краснова прильнула к Паше. – Ты же давно обещал.
– Ты книжку пиши антиглянцевую, Ленка, с книжкой мы тебя всучим любителю русской лит-ры. С довеском пойдешь, писательница, как дополнительный бонус. А чего, это новый тренд… Ну чего, где кино- то, я не понял?! Кино про меня будет, вы курсе все? – поднял голос Гейдельман.
– Нам пора, – сказал Саша и повел меня прочь.
– Раньше все только телевизор хотели трахать, а теперь домашнюю библиотеку, – услышала я позади голос Гейдельмана.
– Телевизор по-любому трахать лучше, чем книжку или глянцевый журнал, согласись! – заржал Васильев.
– Ну если трахать, то лучше, – ответил Гейдельман.
Мы входили в зал.
– Васильев твой… козел. Дал бы ему в морду, но не могу. У меня медиа-актив, без министерства никуда… – Он дернул меня за руку, которая уже стала уставать. Какая у него хватка, не вырвешься теперь…
– Слушай, ты иногда можешь отпускать?.. А то мне больно, когда ты так крепко держишь.
– Вот так, да? Ты недовольна теперь? – Прядь упала на лоб, закалывать ее, что ли? Он выпустил меня, откинул волосы и пошел вперед.
– Подожди, ты куда? – Я устремилась следом. Догнала, уцепилась за его пиджак. – Ну не сердись.
Мишка стоял в проходе. Ирки не было. Канторович протянул Мишке ладонь:
– Привет, Михаил.
– Добрый вечер, Александр Борисович! Привет, Алена! – Мишка и мне пожал руку.
– Как заметка? – спросил Полозов.
– Спасибо, Миш. Читали вот с Аленой, ей понравилось.
– Конечно, одна школа… Вас желтая пресса как медиа-актив интересует? У нас есть кое-что. Там тиражи большие, рейтинг… Алена знает. – Мишка был ужасно серьезный. Напряженный и деловой. Типа, ведет переговоры.
– Давай поговорим, конечно. Если Алена к нам подключится… Ты позвони мне завтра.
Он шел вперед, отсчитывая ряды кресел – фотографы, журналисты, актеры, рекламодатели, девушки из журналов… Сколько людей, длинный ряд глянца, который давно полон… Жаклин, уже красная, дремала в кресле рядом с Ольховским и его женой.
– Привет, лапочка! – Я нагнулась, мы расцеловались с добрым доктором. – Молодец, лапочка!
– Не обижайся. Меня иногда надо отпускать, – шепнула я Саше. Он промолчал.
Наше «вместе» было еще таким маленьким, хрупким, как ребенок с незаросшим мозжечком, и страшно было уронить его, разломать, повредить случайно. Надо осторожнее мне… Я аккуратно пробиралась за ним, он шел впереди, прокладывая дорогу, но все равно мы иногда сталкивались, ощупывая границы друг друга…
Наконец мы добрались до своих мест.
На сцену поднимались люди. Кончаловский, Розанова, Серебряков, Шифрин.
– А ты чего здесь сидишь? Тебе на сцену надо. Ты же артистка.
– Нет, я здесь лучше.
