— Да в багажнике — аппаратура. Работаем мы здесь, — всегда надо подчеркивать фактор работы. Это аргумент.
— Открывайте.
Открываем. Долго разглядывает наши кофры.
— Что там? Откройте. Та-а-ак, по-о-онял. Откуда следуете?
Вот теперь внимание. Откуда следуем? С горы Элилен. Откуда ботлихский «аэродром» замочили. Только этого говорить нельзя — сразу повяжут. А что сказать? Почему я не продумал этого раньше?
— Да пытались на войну попасть, но не пустили, вот, приходится возвращаться, — иногда полезно прикинуться кретином.
— По-о-онял… А аккредитация ваша где?
Этого момента я ждал. Теперь надо давить. Давить, не раздумывая, не давая ему «поднять головы». Чем больше напор и больше слов, тем лучше. Еще лучше, если полная бессмыслица и ахинея.
— Ты че, командир, не знаешь, что ли, как здесь с этим? Полный бардак! Какая аккредитация! Никто ни за что не отвечает. Да я эту бумажку год буду получать! А мне работать надо! Вот у тебя своя работа, а у меня своя! Оно мне надо? У меня в пятницу эфир, понимаешь!!! А я торчу тут, как дурак, уже который день и ничего сделать не могу! Что мне, тебя снимать — давай сниму? А еще лучше — вертай документы и мы поехали. Заколебало все!
Всю эту галиматью я произнес вдохновенно, с энергичной жестикуляцией. Мне показалось, что это победа. В конце монолога даже попытался выдернуть из его рук наши ксивы.
— По-о-онял, — он мягко отстранил мою руку, — а матерьяльчик разрешите посмотреть.
Я опешил. В груди захолонуло. Только этого не хватало! Какой проницательный мент.
— Так, теперь я не по-о-онял, — теперь все средства хороши, можно даже передразнивать, — ты на чем смотреть собрался? На VHS? Не угадал, командир. Ты ни на чем наш матерьяльчик посмотреть не сможешь. Или у вас в ментовке теперь магнитофоны ВЕТАСАМ водятся? Может, они прямо тут, вот в этом засратом гаишном «стакане» стоят? Тогда давай тут и посмотрим.
Он совсем даже и не обиделся:
— По-о-онял. Прям тут и посмотрим. На вашей камере, через глазок…
Говорил же Наполеон, что никогда нельзя недооценивать противника! И я, сноб московский, получил свое. С чего я взял, что провинциального мента можно развести на такой лаже? И что теперь — говорить, что аккумуляторы сели, камера не работает? Проверит, грамотный. Надо с другой стороны заходить. Вытаскивать козырного туза:
— Слышь, командир, а ты тут чем занимаешься? Ты ФСБ? А ты закон о СМИ знаешь? С чего ты решил, что я тут должен перед тобой распинаться? А по закону мне и ФСБ не указ! У нас документы в порядке? В порядке. Ты чего хочешь? Скандала? Может, еще побьешь меня? Давай. Мне как раз славы не хватает. Только я потом буду интервью давать, а ты — баланду хлебать.
— По-о-онял. Только у вас не все документы в порядке. Может, вас бандиты наняли. Аккредитации нет — имею право задержать. А потом будем до-о-олго разбираться. Так что, или пройдемте, или предъявляй аккредитацию.
Ну, вот и все. Вы думаете все — это в смысле все плохо? Ошибаетесь. Все просто отлично. Это — победа. Условия названы, санкции при невыполнении обозначены. Я отлично говорю на этом языке. Мы все-таки попадем сегодня в нашу гостиницу.
— Ладно, командир, вот тебе наша аккредитация, — ловким жестом достаю из кармана портрет президента Франклина и незаметно сую ему в руку.
— По-о-онял. Молодец, половину аккредитации уже предъявил.
Все-таки дорогое дело телевидение. Пришлось вынимать вторую купюру.
Подъехали к гостинице. Вваливаемся в холл. Легкий переполох.
— Ой, мальчики! Где ж вы пропадали? Мы уж думали в милицию заявлять! — восточная женщина за стойкой встретила нас как родных.
Опять прокол. Не хватало только, чтобы нас милиция разыскивала. Объясняйся потом, где мы шлялись трое суток… Всего трое суток! Опять показалось, что прошла целая жизнь.
А Валэра?! Вернулся ли он?
— Извините, мадам, мы и сами не знали, сколько прогостим у наших друзей. У нас все в порядке. Мы и дальше будем э-э-э, знаете ли, путешествовать. А номера оставим за собой. Оплатим, конечно. А вы не знаете, Валера, на вишневых «Жигулях», он нас отвозил… как его э-э-э, найти?
— Ой, не знаю, мальчики, — много их тут ошивается. Вы у них спросите.
Ладно, спросим. Поднимаемся на свой этаж.
Счастье — это очень просто. Для этого достаточно всего лишь проехать по маршруту Махачкала — Хасавюрт — Гиляны — гора Элилен — Ведено — Хасавюрт — Махачкала. Вот второй раз Махачкала — это и есть счастье.
Только забрался под мутные струи местного водопровода (счастье) — стук в дверь. Еп, — думаю, — опять Станислав с попыткой подключения горячей воды? Склероз, что ли? Заворачиваюсь в серое гостиничное полотенце (счастье), кто там?
— А вот каму на морэ, каму шашлык-машлык, вино, кататца-шлатца, тры долляра час!
— Епппппппп!!!
Ну, вы поняли. Только я так и не понял, как Валэра узнал о нашем прибытии столь быстро. Но его появление — полное счастье. Он доехал! Совесть моя теперь чиста.
— Валера, родной, как дела? — крепкое мужское объятие.
— Тваымы малытвамы, — улыбка до ушей, — правадылы да Хасавюрта как падышаха. А далшэ я сам сэбэ падышах был. И тэпэр как падышах жыву. Два дня нэ работал!
— Ну, класс, а сегодня и поработаешь, и отдохнешь. Тры долляра час плюс наш шашлык и вино.
— Гадытса.
Пока Валэра наносил визиты Стасику и Косте, я принял душ и позвонил в Москву.
— Ну, здравствуй, Таня.
— Боже, Кирилл, это ты?
— Это твоя нечистая совесть с моим голосом.
— Ты где? В Махачкале? Все целы? Где вы пропадали?
— На все четыре вопроса отвечаю — да.
— Куда вы пропали? Мы уж думали в розыск подавать.
И эти туда же. В розыск. Где бы они нас искали. А главное как?
— Тань, мы нигде не пропадали, мы работали. Вы же нас не на курорт отправили.
Сволочь я все-таки. Хрупкая женщина волновалась, переживала. Все «Останкино», наверное, уже на ушах стоит. Во всех курилках обсуждается наше загадочное исчезновение. Выдвигаются версии. Одна другой краше. А кто виноват? Правильно, Таня Собакина. Высокое начальство вроде как и ни при чем. Отправлял нас кто? Таня Собакина. «Мы же говорили…», «Ну вот, доигрались…», «Чем она думала…», «Разве можно отправлять без подготовки…», «Сама-то не поехала…» и пр., и пр., и пр.
К моменту моего звонка, уверен, Таня была близка к истерике. И тут я — «мы работали», «не на курорте», а подтекст — «говно вы там все, а ты, Таня, в особенности». Нехорошо.
— Тань, прости, на нервах просто. Все в порядке у нас. Подробности не по телефону. Главное, закажи нам на завтра монтаж с трех до семи, а на семь — перегон. Сюжет убойный.
— У вас монтажная завтра… с утра заказана… до вечера… и перегон… когда хотите, а вечером… спецвыпуск, специально для вас, с прямым включением… но это еще… не точно. — Рыдания, отбой.
А вечер удался.
Проснулись, понятное дело, не рано. Вчерашнее возвращение в мирную жизнь было оглушительным. Если вы живете в прифронтовом городе и видели солдат, ненадолго вернувшихся с передовой, вы знаете, о чем идет речь.
Нет, мы не отбирали у напуганных продавцов водку, не устроили дебош в ресторане, не ушли из него не заплатив, не рассматривали каждую особу женского пола как свою неотъемлемую собственность по
