крайней мере «на этот вечер», не стреляли по фонарям уличного освещения и даже ни у одного мента не отняли дубинку, надавав ею же по жопе… Ничего такого не было… Хотя… Хрен его знает… Может, что и было.
Все эти мысли пронеслись у меня в голове практически в самый момент пробуждения. Было? Не было? Ладно. Я — цел. Вроде бы. Так, что у нас сегодня? Ах да — монтаж, горячий материал, «ТЭФИ» в кармане. Пронзила мысль: а если велят в прямой эфир выходить? Вскакиваю с кровати — бросаюсь к зеркалу. Слава богу! Заметных повреждений на лице нет. Уже хорошо. Морда помятая, конечно, но это ничего — к вечеру разгладится. Главное, не поддаваться на провокации Валэры. Так. Что у нас с Валэрой? А, он грозился на монтаж ящик вина притащить. И шашлык-машлык прямо во дворе Телецентра жарить. А что, клево: прямое включение, ваш корреспондент — в одной руке стакан вина, в другой одновременно шампур и микрофон, на шампуре — квадратный лейбак канала, микрофон в кетчупе, корреспондент пытается говорить в шампур, а на заднем плане — вах! — Валэра у мангала в клубах аппетитного дыма! Классный эфир! Только наверняка последний…
Я вышел в коридор и с криком «Рота, подъем!» забарабанил в двери Костика и Стаса. Дверь Константина открылась сразу, только вместо коллеги я увидел… стройная фигурка, пряча лицо, прошмыгнула к лифтам. Старею. Допустил несанкционированную половую связь. Захожу в номер. Костик возлежит, завернувшись в простыню. Делаю страшное лицо. Сейчас я ему дам! Костик лениво поворачивает голову. Спокойно смотрит в глаза.
— Не надо лекций, командир. Мы уже, можно сказать, дембеля.
Я поперхнулся.
— Дембелем, Костик, ты в Москве будешь, а пока…
— А пока ты кувыркался в подсобке с этой сочной женщиной, которая ключи выдает, у меня, извини, не было возможности разрешения спросить.
Я снова поперхнулся. Что-то такое было… действительно… надо же…
В этот момент в номер вошел Стасик. Чистенький такой, свежий. Как он провел ночь? Я почему-то не спросил.
— Гхм, ладно, вы поаккуратней все-таки. Агентки мирового ваххабизма и все такое…
Стасик словно знал, о чем шла речь до его прихода.
— Да ты чего, Кирилл, мы уже сами, считай, агенты ваххабизма. Дальше уж некуда.
Мне стало немного тоскливо. Ох, «пирэс-канфирэнсия» в ФСБ. Срочно — материал в Москву, а там посмотрим.
— Ладно, — говорю, — руки в ноги, собираем аппаратуру, в номерах ничего не оставляем, едем в телецентр. Мы как с Валерой договорились?
Костик посмотрел на меня, потом на часы. Пожал плечами.
— Да вообще-то, это ты с ним договаривался. Должен быть уже здесь.
Да, многовато я упустил из вчерашнего.
— Ай-вай, каррэспандэнты-шмаррэспандэнты! Выно-шмыно, шашлык-машлык в машынэ! Кагда шараш-манташ, пирямой эфыр дэлат будэм? — это вошел Валэра.
На телецентре нас уже ждали. Нет, не эфэсбэшники, наоборот, коллеги. На вино и шашлык был наложен запрет. Они ждали своего часа в машине. Их час наступит ПОСЛЕ прямого эфира. Стасик, правда, пробовал возражать:
— Да? А что будет с шашлыком, а потом с нами, с нашим, пардон, стулом, после того, как этот шашлык полежит в душном багажнике на махачкалинской жаре?
Стас и Костя, кажется, одобряли Валэрин проект — жарить шашлык и пить вино прямо во дворе, делая перерывы в монтаже. Ну да, выходить-то в эфир не им. Да и мне, мол, может, и не придется «эфириться». Они вообще, надо сказать, несколько оборзели в последнее время. Зеленые береты, блин.
Но попытка бунта была быстро подавлена. Во-первых, я позвонил в Москву и Таня подтвердила — включение будет. Положив трубку, я тут же призвал к порядку их совесть. Во-вторых, Валэра проявил лояльность и прямо-таки восточное понимание субординации, заверив, что у его шашлыка «такой марынад-шмарынад, что можна да Дэрбэнта на храмом аслэ давэзти и будэт свэжий, как пэрсыдская нэвэста». Я не очень в это поверил, но виду не подал, заявив лишь, что в случае чего на побережье вечером нас без шашлыка не оставят, а красное вино вообще положено пить теплым.
Таким образом, вопрос был закрыт, и мы приступили к работе. Валэра был включен в творческую группу, потому что ему было «очэн интэрэсна».
«Интэрэсна» было и видеоинженеру (в просторечье — монтажеру) Вагифу, который представлял дружественное дагестанское телевидение. В течение всего процесса он цокал языком, говорил «Вай!» и «Как эта ви туда папали?». Я каждый раз внутренне вздрагивал. К задаче качественно смонтировать материал добавилась еще одна — ни на секунду не выпустить коллегу из поля зрения. Вплоть до окончания перегона. Потому что как добропорядочный гражданин он просто обязан был стукнуть куда следует о странных ребятах, снявших странный материал при странных обстоятельствах. ПОСЛЕ перегона — пусть вяжут, хрен с ним, с включением, потом разберемся, а вот ДО — ни-ни! Поэтому я неизменно выходил с ним курить и писать, а в буфет просто не пустил — Стасик за бутербродами и чаем сбегал.
Наконец, после нескольких напряженных часов работы материал был готов. Отсмотрели. Забойный сюжетик получился. Теперь главное, перегнать, а там будь что будет. Перешли в перегонную аппаратную. Перегнать, говорю, надо. Ствол, отвечают, занят. Ну, это как всегда, это нам не привыкать. Но у меня ведь уже паранойя. Не случайно, думаю, время тянут. Скандалю с дагестанскими коллегами. Звоню в Москву — скандалю с московскими коллегами. Потом московские скандалят с дагестанскими. И наоборот. Проходит два часа. Звоню Тане.
— Тань! Е-мое! Если щас канал перегона не откроют, я не знаю, что сделаю! У меня материал!.. Такой! Я просто возьму кассету и на КОНЕ по тропам в Москву поскачу! Почему на коне? Да материал такой, что еще немного — и тут все узнают, аэропорт перекроют, вокзал. В общем, если хотите его получить сегодня, немедленно сделайте что-нибудь! А то есть риск, что вообще не получите, и на коне не доскачу, перехватят!
Загнул, в общем, как надо. Шороху навел. Не прошло и часа — перегнали.
Вышли во двор. Все. Сделано. Сюжет в «Останкине». Все остальное — не так важно. По крайней мере «ликвидировать» нас смысла уже нет. А был? А кто его знает? Вы были бы адекватны на моем месте?
Закуриваю и обессиленно сажусь на корточки, прижавшись спиной к… платану, что ли? Ребята и Валэра рядом. На лицах — спокойная гордость. Им тоже кажется, что мы сделали что-то великое. А почему, собственно, мне в какой-то момент показалось, что нас должны грохнуть? Фигня какая-то. Арестовать — да, пленки изъять — да. Впрочем, если у тебя отнимают такой материал, добытый с таким трудом, даже, не побоюсь этого слова, с риском для жизни, то это — это и есть почти убийство.
Звонит мобильный. Таня.
— Алле.
— Кира, с тобой Михал Алексаныч хочет поговорить.
(Нелюбов Михаил Александрович — это наш ведущий. Очень известный. И большая шишка на ящике и вообще.)
— Кира, я ему трубку передаю…
— Кирюха!!! Здорово! Как вы там?
— Здорово… Нормально.
— Ну вы ва-а-аще! Это — супер! Я всегда знал, кого на такие дела отправлять! (ТОНКИЙ ЗНАТОК ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ДУШ.)
— Да ладно, Саныч, чего там…
— Нет, ты просто не понимаешь, это — ох…ительно! Мы всех сделаем! Пока эти черви подземные (ЭТО ОН О ДРУГИХ КАНАЛАХ) на пресс-конференциях штативами толкаются, мы такой материал сделали! (ВОТ УМЕЕТ ОН СКАЗАТЬ — «МЫ СДЕЛАЛИ», СИДЯ В КАБИНЕТЕ.)
— Спасибо, Саныч, мы старались…
