— Надо. Страна по тебе соскучилась.
— А… привет стране.
— Вот сам и передашь.
— Ну, Тань, мне, кроме привета, правда передать нечего. А привет могу. Только это другая передача.
— Слушай, Крестовников, ты зануда. Ты меня достал. Почему я все время должна преодолевать твое сопротивление?
— Да? Я думал, это я тут преодолеваю. Ну ладно, сколько минут позора?
— Да две-три, не больше. Сходи в пресс-центр, возьми сводку, обработай ее литературно.
— Не, давай одну. Две-три не выдержу.
— Ну давай, зануда, — она была почти ласкова. — В 22.15. А в 21.55 — техпроба.
— Понял, целую.
Поплелся в пресс-центр. Это недалеко. Захожу, здрасьте, говорю. «А можно сводку получить?» — «А пожалуйста».
Дают листок.
— А к вечеру свежачка не будет?
— Нет, только завтра утром.
— А, спасибо.
Тащусь обратно. По дороге изучаю документ.
«За прошедшие сутки силами Объединенной группировки федеральных войск (сил) на Северном Кавказе уничтожено 950 боевиков, 13 единиц бронетехники бандформирований. Захвачено 45 гранатометов, 245 единиц стрелкового оружия. Обнаружено и ликвидировано 3 склада боеприпасов. Изъято 1,2 тонны наркосодержащих веществ, ликвидировано 4 подпольных нефтеперегонных завода. Потерь в рядах федеральных войск нет».
Да, думаю, бедные боевики! Такие потери! За одни сутки! И какая лаконичность стиля! Это, значит, каждый день такие успехи! Это, значит, уже почти 100 000 боевиков уничтожено. Это только убитые. Значит, раненых около 300 000! А кто же Грозный-то обороняет? Ведь вся Чечня уже убита или ранена. А если ту войну посчитать, то уже раз восемь. А у нас потерь нет! Ни убитых, ни раненых. Действительно, я разве видел? И у Костика под Гудермесом не грузили на «коробки» — это мне показалось, и в других местах.
Вот как это можно обработать литературно?
Остаток дня посвятил отсмотру материалов.
Вечером вышел в прямой эфир. Умничать не стал. Наплел что-то про то, как все здорово устроено в Ханкале и боевикам теперь не устоять. Даже на одну минуту не натянул. 50 секунд позора. Потом были Мишины вопросы. Ну, он умный, понимает, что к чему, спрашивал обтекаемо, давая мне возможность так же отвечать.
Все. Рабочий день окончен.
Вы думаете, мы начали безобразничать? Ничего подобного. Спать легли.
На следующий день уединился в шатре. Материалы были отсмотрены, раскодированы, можно было писать тексты.
Звонит «спутник».
— Таня! Дай жить! Ты видела, что вчера было? Страна по мне уже не скучает? Я не могу говорить в эфире, когда говорить нечего!
— Кирилл, ну придумай что-нибудь.
— Тань, у меня пять сюжетов! Понимаешь, пять! В том числе бой в натуральную величину и про заложников — вообще сенсация! И еще про пленных боевиков! Они вам не нужны?
— Нужны, Кира, нужны. Но включения тоже нужны. Все включаются, и мы должны.
— Да? А ты видела, с чем они выходят? 950 боевиков уничтожены! Каждый день! Курам на смех! И они не виноваты. Они нормальные ребята. Профи. Это их пресс-центр говном кормит. И никуда не пускают. У них выхода другого нет. А у нас — карт-бланш. Так на фига нам с этой ахинеей выходить?
— Кир, ну сделай это для меня. Придумай что-нибудь.
— Таня — классная женщина. Она это просто скрывает. Но включает, когда надо.
— Придумай… — я говорил уже спокойней. — Я только одно могу придумать. Пришлите сюда еще кого-нибудь. Стажера. Парня способного. Для него это рывок будет. Он будет стараться, придумывать. Вы, кстати, смену обещали.
— Пришлем-пришлем. Скоро пришлем. Но ты у нас там один пока. Ты уж постарайся, напрягись. А мы тебя сменим скоро.
— Да не надо меня сменять. Я не устал. Наоборот, втянулся. Вы просто вторую группу пришлите, чтобы вот таких вил не было. А когда я в Грозный ломанусь, а потом, может быть, в горы или еще куда- нибудь, вы чего делать будете?
— Да пришлем, говорю же. Но мы же не можем вот сегодня прислать.
— Сразу надо было. Вместе с тарелкой. Вы когда вперед думать будете?
— Будем, обязательно будем, ты только сейчас напрягись, пожалуйста.
Мне показалось, что она говорит со мной, как с душевнобольным. А может, правда?
— Ладно, наплету чего-нибудь. Только не обессудьте. В 22.15?
— Да, а в 21.55 — техпроба. Целую тебя, мой дорогой.
Отбой. Ого! Я повертел трубку в руках. «Целую, мой дорогой». Чего это с ней?
Про вечерний позор решил не думать. Продолжил писать тексты. К вечеру закончил. Нормально получилось.
— Пехота!
— А?
— У тебя завтра звездный час!
— Че?
— Че-че. Пять сюжетов. Справимся? Все коды есть.
— Почем?
— От полутора до восьми минут.
— Не могу знать.
Вот конкретный человек Пехота — никогда не темнит.
На прямое включение шел, ну, не как на казнь, конечно, но… почти. Мысли не было ни одной. Вообще-то я никогда не готовился. В смысле — не писал тексты, не учил их наизусть. Главное, материал знать, а слова сами польются. И всегда получалось. Вообще считал включения самым легким и приятным видом работы — и драйв есть (прямой эфир!), и геморроя никакого. Но чтобы ни одной мысли не было!
Прошла техпроба. Мыслей нет. Ну ничего, еще 20 минут. Что-нибудь придумаю. Но вы знаете, как это бывает. Когда нужно ОБЯЗАТЕЛЬНО что-то придумать, причем вот прямо сейчас, как назло, ни одна мысль не приходит. Кроме одной — что времени все меньше.
Все — 22.10. Всхожу на эшафот. Руслан вешает петлю (да-да, это так называется), подключает микрофон. Из Москвы голос звукооператора:
— Кирилл, вы готовы?
Готов ли я? Кошмар.
— Тридцать секунд — включаю студию.
«…A сейчас с нами на связь вышел наш корреспондент в Чечне Кирилл Крестовников (покрываюсь холодным потом), здравствуйте, Кирилл».
— Добрый вечер, Михаил.
