Мирные жители? В таких случаях каждый мужчина — либо труп, либо пленный. Если повезло оказаться пленным, потом будут разбираться — мирный или не мирный. Но не здесь и не сейчас. Если повезет еще раз, разберутся и решат, что мирный. Если решат, что боевик… это тема для другой книги. И не художественной. Это вообще интересная тема — куда делись все те сотни пленных, которых нам показывали по телевизору и которых мы сами показывали по телевизору. Впрочем, как минимум в двух случаях, «зверь» и китаец, ответ уже есть.
Женщины и дети? Сразу отвечаю — да. А может быть по-другому, когда каждый кирпич стреляет?
Были и раненые женщины и дети — им оказывали помощь. Первую.
Были целые и невредимые, что удивительно. Они испуганно жались по стенам. Из домов их выгнали. Если я скажу, что добрые российские солдаты с ними сюсюкались, гладили по голове и угощали конфетами, — совру. После таких дел солдаты добрыми не бывают. Ни российские, ни французские, никакие. Женщин и детей просто не трогали.
А мы работали. Работы было много.
Потом прилетели вертушки. Привезли боеприпасы, продукты и дрова. Опять дрова! Забрали раненых и убитых — своих.
Потом прилетели еще. С солдатами и подтянутыми офицерами. Забрали пленных.
Потом — третьи. Забрали раненых чеченских женщин и детей.
И, наконец, четвертые. С подкреплением.
Потом мы обедали. И еще работали.
А потом наступила ночь.
Посидели с Палычем и Костей у костра. Выпили из фляги. Закусили. Покурили. Попытались обсудить события прошедшего дня. Получилось вяло. Сил не было.
— Ладно, мужики, — говорю, — давайте спать.
— Давайте.
Я встрепенулся.
— А где спать-то? Народу тьма. Уже все дома, наверное, заняты.
— Не, — сказал Палыч, — наши бойцы хату вон ту заняли. Рядовой и сержантский состав на первом этаже, а командный, то есть мы с вами, на втором. Там, парни говорили, тепло, сухо и сено есть. На сене хорошо, как у нас в деревне.
Поплелись к «хате». На первом этаже — не пройти — вповалку. Храп и скрежет зубовный — каждому второму бой снится.
Лезем по лесенке. Я первый. Комнатушка просторная. Сено, действительно. Сеновал тут у них, что ли? Свечу фонарем по углам — место выбираю.
Тень метнулась! Я рефлекторно: «Лежать, руки за голову!» За спиной характерный звук — ремень об железо — это Палыч с Костей автоматы вскинули. Свечу — фигура — не мужик. Другой рукой за спину — по автоматам хлопаю — опустите, мол. Подхожу ближе — девчонка. В угол вжалась, дрожит. Волосы светлые. Странно, разве здесь такие бывают? Кто их разберет?
— Ты кто?
Молчит, дрожит.
Сел перед ней на корточки. Фонарь отвел чуть в сторону.
— Слышь, ты не бойся, мы тебя не тронем.
Молчит, зуб на зуб не попадает. Шок, наверное.
Машу мужикам рукой — не подходите. А хорошенькая. Только усталая, даже изможденная. И голодная. А волосы правда светлые. И нездешняя какая-то. Точно.
— Слышь, ты кто? Мы тебя не тронем.
— Я… Настя.
— Настя???
Подскочил Палыч, снял бушлат, укрыл ее, повернулся, голос дрожит:
— Костян, давай вниз, разбуди кого-нибудь, пожрать достань.
Костя метнулся вниз.
— Слышь, дочка, все хорошо, все кончилось, мы свои, — он гладил ее по голове.
Влетел Костя, в руках сухпаек, пластиковая бутыль с водой, кружка.
Палыч кормил ее, как ребенка, плеснул в кружку спирта, разбавил водой, поднес. Она замотала головой.
— Надо, дочка, обязательно надо. Ты одним духом выпей — сразу полегчает.
Она выпила, закашлялась. Палыч плеснул в кружку воды, дал запить, протянул галету.
Порозовела. Я взял Палыча за локоть, потянул на себя, он передвинулся ближе ко мне. Свету прибавилось. Я не оборачивался. Это Муха накамерник включил — снимает. Я начал:
— Настя, ты откуда?
— Из Грозного.
— Из Грозного? А сюда как попала?
Она молчала. Потом сказала:
— Дайте сигарету.
Только тут я заметил, что она далеко не подросток. Лет 19, может, немного больше. Просто худая очень.
Она закурила. Слегка закашлялась. Потом затянулась с удовольствием.
— Так как ты сюда попала?
— Сюда? Какая разница?
— Но… — а что можно было ответить, кроме какой-нибудь глупости, что я и сделал, — ведь сюда из Грозного просто так не попадают?
— А я не из Грозного сюда попала…
— … А как же?
— Я в Грозном с 94-го не была.
— А что же ты делала все эти годы?
— Что делала?
Она обвела нас взглядом. Я понял — слишком много мужиков, да еще с оружием. Убрал руку за спину, помахал ладонью — идите, погуляйте.
— Гхм, — Палыч откашлялся, — Костя, пойдем посты проверим.
Ничего умнее не мог сказать. Ну, и на том спасибо. Они деликатно удалились.
— Настя, давай еще, — я налил в кружку спирта, разбавил водой. Она колебалась.
— Я тоже с тобой выпью, — взял флягу, — давай чокнемся. — Выпили, она опять закашлялась. Налил ей воды.
— Хочешь еще сигарету?
— Давайте.
Я боялся, что ее будет смущать Муха, но она его или не замечала, или он был для нее… кентавр?
— Так что с тобой случилось?
— В 94-м, осенью, пришли… сказали, убирайтесь из квартиры… вам тут делать нечего.
— Кто пришел?
— Какие-то… с оружием.
— А ты с кем жила?
— С мамой. Она была учительницей. Русского языка и литературы.
— Так.
— Потом еще несколько раз приходили… угрожали… мы очень боялись… но нам некуда было уходить. А потом… пришел Халид.
Она надолго замолчала. Я боялся вспугнуть ее. Но потом все-таки спросил.
— А Халид — это кто такой?
— Парень из соседнего дома… взрослый такой… он начальником стал военным.
